Люди ходили метрах в пятидесяти от нас. Но мы углубились в непролазные кусты, которые нас скрывали. Вика была, как тот неразумный цыплёнок, который пытается сесть на шампур." Эх,- подумал я - это же та самая Вика. А она без стеснения подмахивала навстречу моим движениям. Шлепки от резких соприкосновений наших тел оповещали о нашем соитии. И вот фонтан удовольствий оросил Вику влагой. Счастливая, она отхлебнула вина из бутылки, и глядя мне в глаза широко улыбнулась и встала на колени. Мой член оказался в плену её нежных губ... Потом я мял её уже не девичьи, но весьма упругие груди. Она же прищурив глаза и приоткрыв рот, громко дышала. Я слышал её частый шёпот: " Мне так хорошо. Мне очень, очень хорошо..." Уже не думая я развернул её к себе спиной и взяв за бёдра , прижал к дереву. Сбивчиво смеясь от частого дыхания ,она прогнулась как весенняя кошка. Попа её была округлая и весьма крепкая. Какой - то бес в меня вселился и я опять задрал ей юбку, разорвал её красивые ажурные трусики красного цвета. Они весьма условно закрывали её "таинства" от мужских глаз и поползновений. Но я уничтожал все преграды на своём пути. А она всё смеялась и что - то быстро и сбивчиво шептала.

Густые заросли запущенного парка прятали нас от чужих глаз. Шелест веток заглушал звуки любви. Птицы, песнями на все лады, славили наше движение.

Вика не терпеливо зашептала: "Ну, ну..." Я опять вошёл в её тёплую и влажную прелесть. Слегка вскрикнув она прогнулась ещё сильнее. Большим пальцем я начал лёгкое проникновение в неё с "заднего входа". Тело её пошло мелкой дрожью. В этот момент моя сущность уже готова была дать залп полного восторга. От возбуждения я превратился в похотливое животное. В последние секунды перед ярким фонтанированием, член мой самовольно вошёл в "тайный вход", куда почти ни когда не вхож мужчина. Вскрикнув, она выдохнула какой - то шёпот со стоном. Мой выстрел был в цель...

Я получил очень много , даже слишком. Мне было очень хорошо. Глупый и счастливый сидя на тут же лежащем бревне я млел. А Вика почему - то плакала.

Рыдая она говорила: " Какой же ты гад - сволочь похотливая. Даже в любви вы мужики варвары грёбаные! Нежными быть не можете, а только себя удовлетворяете. Одна грубость от вас. Ка же это ужасно! Только рвать и ломать в угоду своей низости!

" Чёрт,- подумалось мне - Я видимо что - то ей повредил там. Глупец! Я не имел право быть таким резким. Но ведь это было не произвольно!
- Ты сволочь! Порвать это!? - и она показала два ажурных красных лоскутка, которые ещё недавно были изящными трусиками. - Их подарил мне один не безразличный мне человек - тебе не чета! Он был лучше и нежней тебя. Животное! Они же стоили больше тысячи рублей! - и Вика горько заревела в голос, утирая глаза остатками трусиков...

Наконец до меня дошло, что причина истерики не телесная боль, а разорванные бабские трусы. Ради этих красных тряпок забыть всё, что только что произошло. И что же? Вся страсть кончается плачем по рваным трусам!?

Я «спустился на землю с небес». И мне стало вдруг стыдно ,что изменил жене. Тем более стыдился того, с кем я это сделал. " ... Ни когда не возвращайтесь в старые места..." - вспомнил я какие - то стихи. Так и есть.

А Вика всё горько плакала, не выпуская из рук два ажурных лоскутка и и утираясь ими. Во мне вдруг проснулась та забытая циничность , присущая мне в девяностых. Я вынул из кармана тысячную купюру. Моя ладонь скомкала её и бумажный смяток полетел Вике в лицо.

- На. Возьми. - процедил я сквозь зубы. Потом подумав , опять залез в карман, достал ещё пяти сотку. Криво улыбнувшись, с показной учтивостью, я положил купюру на землю перед онемевшей Викой. - На чай. Заработала. Спасибо...

Быстрым шагом я покидал "парк любви". Вслед мне неслись проклятия и рыдания оскорблённой женщины. Мне было очень плохо. Я презирал её и ненавидел себя. Птицы не пели, кусты не шелестели... Всё!