Так случилось, что в семье Авдеевых не любили евреев. Трудно было сказать наверняка, что послужило причиной такой нелюбви – то ли былые репрессии в отношении отца семейства Петра Петровича со стороны заводского парторга Эхта, то ли вековые антисемитские традиции на Руси. В большинстве случаев попытки объяснить расовую неприязнь безуспешны, вот и мы не будем заострять внимания на этом, ведь главное во всей этой истории не то, откуда взялась неприязнь к евреям в простых русских семьях, а то, что эта неприязнь имела место быть.
Каждый Авдеев ненавидел семитов по-своему. Екатерина Андреевна по-бабьи, пылко и истерично, с плевками и причитаниями. Петр Петрович молча, по-советски. Их дочь Александра была человеком иного поколения, и ей лютая фобия родителей казалась чем-то средневековым и диким. Она изо всех сил старалась быть лояльной ко всем меньшинствам, как того требовало время, но и в ее речах иногда проскакивали презрительные реплики в адрес иудеев. Впрочем, это происходило скорее рефлекторно, чем осознанно.
Как и подобает простой советской женщине из рабочей семьи, Александра была тучной и коренастой, одевалась предельно безвкусно, косметикой почти не пользовалась. В свои тридцать шесть она все еще была бездетна – все потенциальные мужья как-то сами собой растерялись лет пять назад. Должность продавца в винно-водочном магазине к приятным знакомствам не располагала. В женихи набивались только смердящие, опухшие дегенераты, да и любовь их длилась лишь до первого похмелья.
Вечера Александра коротала в компании пенсионеров-родителей и черно-белого телевизора.


Однако не смотря на то, что с виду Александра была проста, как спичечный коробок, в душе ее происходили весьма любопытные метаморфозы. Каждый день глядя на обрюзгшего, злого отца в растянутых кальсонах, женщина все больше утверждалась во мнении, что евреи не так уж гадки, как их стараются изобразить. И хотя она повидала за свою жизнь не так много настоящих евреев, Александра была отчего-то совершенно уверена в том, что они не рыгают после борща, и не бросают в угол за унитазом измазанные дерьмом газетные обрывки.
Опротивевшее существование с вечно брюзжащими стариками со временем стало казаться Александре невыносимым. Однообразные отцовские рулады «про жидов» вызывали тошноту. Спасти ее из этого ада мог только интеллигентный, воспитанный человек, человек из другого мира. Мужчина-еврей, так ненавидимый малообразованными пьющими неудачниками и плебеями.
В снах ей стал являться невысокий, субтильный человечек в очках и шляпе, который очень приветливо улыбался и всякий раз, шуточно кланяясь, представлялся Левензоном. Человечек был приятен, в нем было что-то неуловимое, что-то очень родное, чего не было в крикливых, сиплых алкашах, с утра толкущихся у прилавка.
«Вот бы иметь такого мужа, как этот Левензон» - вздыхала Александра, шагая на работу по темным улицам. – «Совершенно же ясно, отчего их не любят – за то, что не хотят они скотам уподобляться».
Дни проходили за днями, в жизни ничего не менялось. Но Александра не расставалась со своей мечтой.


И однажды ей повезло.
Одним дымным осенним утром, когда дворники особенно рьяно жгли палую листву, на пути ей встретился невысокий, худощавый гражданин в пальто. Обычно продавщица не имела привычки смотреть встречным людям в лица, и все больше рассматривала асфальтные трещинки, но в этот раз что-то случилось. Оторвав взгляд от земли, Александра увидела его – своего долгожданного Левензона, почти такого же, как во сне, только без шляпы, лысеющего и с аккуратной седоватой бородкой.
В растерянности женщина остановилась как вкопанная, и встречный прохожий, заметив ее замешательство, также сбавил ход. Спустя четверть часа, они уже были хорошо знакомы, и Марк угощал Александру совершенно случайно оказавшимся у него с собой шоколадом.
Он оказался бухгалтером. Приятным, остроумным и общительным. Был холост, собирал марки, любил хоккей. После смерти матери жил один в двухкомнатной квартире.
Лучшего жениха одинокой женщине за тридцать было не найти.
В первый вечер, как и подобает кавалеру, Марк вел себя подчеркнуто в дружеской манере. Ставил пластинки, много говорил сидя в кресле, проводил гостю домой до подъезда. Все случилось на второй день. Впервые за целый год Александра легла в постель с мужчиной, и тут уж она дала, наконец, волю своим инстинктам. Обхватив тонкокостного Марка полными ногами, сжав его сухощавое тельце молочными икрами, продавщица голосила на весь дом и сотрясалась в конвульсиях. Ее уснувший вулкан вдруг взорвался, полыхнул сатанинским огнем похоти, какую могли таить в себе только советские продавщицы, годами томящиеся в вонючих, плесневых магазинах.
Кончая, Александра потеряла контроль над собой и описалась прямо в постель. На мгновение ей стало жутко и стыдно за этот инцидент, но ненасытный Марк не дал ей надолго задуматься над произошедшим. Он жалил ее длинным, подвижным членом, юрко и сноровисто поддевал на свой обрезанный крючок разгоряченное, накровяненое сало внутренностей, не на секунду не давая опомниться. Его действия напрочь лишили Александру человеческого облика, превратив женщину в мокрое и вонючее животное, утробно орущее, выпускающее газы и трясущееся от сладострастия. Когда же, в конце концов, кончил сам Марк, с продавщицей произошло нечто страшное, неведомое доселе, черное и необъяснимое.
Мир вокруг померк, улетучился куда-то холостяцкий интерьер квартиры. Александра и ее любовник зависли в странной невесомости, похожей на космос. Из члена Марка вдруг стала выползать огненная змея!
Она медленно вытягивалась из уретры, распространяя вокруг себя фиолетовый свет. Голова змеи тянулась к Александриной вагине. Достигнув половых губ, бесстыдно и мокро торчащих наружу, змея обожгла их огнем и втянулась внутрь влагалища, прощально сверкнув хвостом. Сразу после этого Александру пронзила страшная боль, и она потеряла сознание, не успев даже простонать. Ее кавалер – ухмыляющийся неутомимый, прощально помахал рукой и исчез, растворившись во тьме.


Очнулась Александра уже дома. Ее бил сильный озноб. Следующим утром она не пошла на работу и мучалась в лихорадке целый день, глотая таблетки и всхлипывая.
История с Марком, пережитые боль и срам, теперь казались ей ночным кошмаром. Кошмаром, неожиданно ставшим продолжением того сна, где жил хороший и добрый человечек Левензон.
Недуг отступил лишь спустя сутки. Отпустил женщину на время, чтобы вскорости грянуть с новой силой. В конце недели у продавщицы неожиданно не пошли месячные.
«Вот те раз» - подумала она – «Этого еще не хватало…»
Несколько дней она старательно подкладывала в трусы марлю с ватой, но все было напрасно. Месячные не пошли и на вторую неделю. И на третью.
А дальше начался сущий ад.
Александру стали посещать видения – чудовищные, искривленные младенцы, летающие магендавиды, черные шары. В животе будто шевелились змеи. Чудовищные боли разрывали женщине внутренности. Было ясно, что нужно срочно посетить врача, но Александра боялась и надеялась, что все пройдет само. Она истово молилась столь ненавидимому отцом еврейскому Богу, и боли действительно утихли. Осталась только странная свинцовая тяжесть, как будто кто-то подложил ей в матку килограммовую гирю, и теперь эта гиря тяжело перекатывалась внутри.


Несколько месяцев прошли незаметной, серой вереницей. У Александры стал расти живот, который она прятала от родителей под толстым свитером. Кошмары одолевали женщину каждую ночь. Но самыми странными и необъяснимыми были изменения, происходившие с ее внешностью – лицо продавщицы приобрело какие-то новые, восточные черты. Кожа посмуглела, нос вытянулся, нижняя губа как будто стала толще и немного отвисла. Грузчик Алёша – вечно пьяное человекоподобное существо из магазина – стал называть ее «моя Гаянэ».
«Что же будет дальше, когда все станет понятно?» - мучалась в неведении Александра, разглядывая перед зеркалом свою округлость – «Как жить? Как сказать?»
Ожидаемая и неотвратимая развязка тем не менее наступила совершенно внезапно,
когда заметно располневшая и подурневшая Александра однажды не сдержалась и выблевала только что съеденный ужин прямо под стол. По недоуменному родительскому взгляду, ей стало ясно, что они обо всем догадались.
В воздухе повисла тишина.
- Кто?!! – заревел в бешенстве Петр Петрович. Его лицо стало наливаться кровью.
Дочь в ужасе замотала головой.
- Кто-о-о-о?!!! – повторил свой вопрос глава семьи, угрожающе вставая со своего места.
- Петя, Петечка, успокойся, тебе же нельзя, сердце… – запричитала тонким голосом Екатерина Андреевна, но ее слова потонули в криках.
- Жид забрюхатил?? Признавайся-а-а-а!!! – страшным голосом кричал Петр Петрович, тряся дочь за плечо.
- Нет, нет! – зарыдала Александра, но отец вдруг наотмашь ударил ее по лицу.
- Не ври мне, сука! Не ври! Я все вижу! Я чую их поганое семя!! От тебя же за версту жидом смердит, блядина! На!! Н-на! Н-н-а-а-а-а!!!
Удары градом посыпались на несчастную продавщицу.
Взбесившийся пенсионер был еще полон сил, и каждый его удар разрывался в глазах дочери гранатой.
- Н-на! Н-на! Н-на! – приговаривал Петр Петрович – получай, блядь! Получай пиздорванка проклятая, жидовская подстилка!! Мразь!!
Кровь веером брызг разлетелась по стенам и мебели. Обмякшая Александра упала на пол и засучила ногами, но отец и не думал останавливаться. Наступив на горло дочери заскорузлой пяткой, он схватил со стола нож и размашистым движением резанул показавшийся из-под задравшейся кофты живот.
- Мама… - прохрипела изувеченная продавщица, выдувая сплющенным носом кровавые пузыри – мамочка моя… что… ну… что же….
Петр Петрович в исступлении кромсал дрожащий живот. Кровь обильно текла из ран на линолеум.
- Вот тебе, анафема! Вот так!!
Наблюдая за экзекуцией, Екатерина Андреевна молча стояла в стороне и старательно крестилась.
Повернувшись к ней, глава семейства довольно потер ладони.
- Сейчас, мать! Сейчас достанем тебе жида!
С этими словами, он погрузил руки в страшную, кипящую алой пеной рану, занимавшую собой весь живот, и вырвал из нее на свет маленький, извивающийся комочек плоти – своего недоразвитого внука.
Ребенок оказался чудовищен. У него не было глаз, зато был огромный синюшный с горбинкою нос и пухлые, склизкие губы. Из неправильной, вытянутой чересчур головы, пробивались редкие пейсы. На ладошках у новорожденной твари росло по шесть пальцев.
- Погляди только, мать! Жид родился! – расхохотался Петр Петрович и с размаху трахнул младенца головой о стол, забрызгав все вокруг студенистыми мозгами и слизью.
- Лехаим!