Я научилась читать рано и с тех пор читала все подряд: папе читала газеты, маме журналы мод. В шесть лет, я начала читать книгу Оноре де Бальзака «Утраченные иллюзии», потому что детских книг в доме почти не было, а те которые были, я уже прочитала.
Когда я мешала маме заниматься домашними делами, или беседовать с соседками, она усаживала меня на шкаф, сунув в руки какую-нибудь книжку. Пока я читала, в доме было тихо. Мама знала, что со шкафа я не слезу и не натворю глупостей. Но я и там напакостничала - нацарапала карандашом на стене слово «дура», отомстив маме за мое сидении на шкафу.
Каждый раз, когда она усаживала меня на шкаф, я аккуратно выводила это слово, а потом невинно смотрела ей в глаза.
Моим воспитанием никто не занимался. Маме постоянно было некогда, она занималась собой, а папа весь день проводил на работе. Мама наряжала меня в красивые платья, чтобы все видели, как она обо мне заботится, кормила меня и выставляла играть во двор. Я не знала, чем заняться, бегала за старшим братом и мешала ему жить. Обычно он хватал меня за шиворот и говорил:
-Отстань, в лоб дам.
Я начинала плакать, и точно знала, чем громче я плачу, тем скорее он возьмет меня с собой.
-Хвать выть, - соглашался он. - Труба иерехонская, - это означало, он берет меня с собой.
Жили мы в то время на военной базе. Знали все её укромные уголки, а иногда убегали за территорию, наплевав на запреты родителей.
По вторникам и четвергам к нам приходила учительница французского языка давать частные уроки. Я попросила ее принести мне какую-нибудь детскую книгу.
Учительница принесла «Библию для детей». В библии было много картинок, и я с удовольствием их рассматривала.
О Боге в нашем доме никогда не говорили, и я самостоятельно пыталась осмыслить прочитанное.
В моем понимании Бог был всемогущим волшебником, который все видел, понимал, слышал наши мысли.
Я обрадовалась, что грехов у меня нет. Откуда у меня грехи? Или у детей маленькие грехи, а у взрослых – большие? И чтобы очиститься от грехов, человек должен покаяться? А кому я должна каяться? Маме? А ведь я назвала ее дурой. Значит, у меня есть и другие грехи?
Вспомнила, как ненавидела маму, когда она заставляла меня есть жареную рыбу. Я нарочно пачкала жирными руками одежду, скатерть, шторы. Мама побила меня ремешком. А я перевернула сковородку с рыбой на пол. Почему я это сделала? Мама покупала живую рыбу и бросала ее в емкость с водой. Я играла с этой рыбой, кормила ее, меняла ей воду. А потом мама зажарила её на сковородке. Выходит, рыба оказалась мне дороже мамы? И это был второй мой грех.
Третий грех я совершила в солдатской столовой. Мы бегали играть в солдатскую столовую. Стены у нее были круглые. Держась за выступающие из стен кирпичи, можно было лазать по столовой снизу вверх. Быстрее всех лазала я. Мальчишки прозвали меня тогда малпой, т.е. обезьяной, и это была высшая похвала. Хоть в чем-то я оказалась лучше.
Столовая была на ремонте, мы разбили окно и влезли в здание. Осмотрели все. Брат посадил меня в котёл и прикрыл крышкой. Всем было смешно и мне тоже. Сказал, что мы играем в прятки, и что бы я сидела тихо и не высовывалась. Я сидела тихо, потом уснула. Когда проснулась, стала звать брата, но его нигде не было. Он забыл меня в столовой, или просто обманул, потому что я опять ему надоела. Я пыталась вылезти из котла, но котел был большой, а я была маленькая и вылезти из котла не могла. А еще я хотела в туалет. Не выдержала, сняла трусишки и накакала в котел.
За этим непотребным занятием застал меня начальник столовой. Он схватил меня за шиворот и рассматривал, как плешивого кота. Мне было стыдно. Но виноватой я себя не считала. В окне показалась физиономия брата. Ему и пришлось чистить котел.
Пока он убирал за мной, я ревела, как иерехонская труба, стоя в углу.
-Лучше бы ты лопнула, - говорил брат, и я выла еще громче, потому что боялась, что он расскажет маме про котел. Он не рассказал. Вскоре про столовую мы забыли. И вот теперь я вспомнила. Грехов у меня, оказывается, было много.
Как-то раз к нам на территорию проник мальчишка из дальнего поселка. Он собирал в мешок тополиный пух, сидя высоко на дереве. Мы окружили тополь и стали угрожать воришке.
-Слазь с дерева. Ты вор. Будем тебя бить.
Нас было много. Он был один. Мы бросали в него камнями и улюлюкали.
-Слазь, урод.
Я кричала вместе со всеми
-Урод!
Если бы мальчик слез с дерева, мы бы развеяли пух из его мешков по ветру.
Мне было любопытно знать, зачем он его собирает. И я стала задавать ему вопросы.
Мальчик поведал удивительную историю про принцессу Шелковицу, которая дарила людям пух, и те ткали из него красивые наряды. Еще он рассказал о том, как бедно живут люди в его селении. Чтобы помочь матери, он собирал тополиный пух, мать ткала из него пряжу и продавала потом на рынке.
Мы прониклись этой историей, мальчишки полезли на деревья собирать пух. А я принесла из дому бутерброды.
Мой брат протянул ему на прощание руку.
-Приходи, поможем.
-Спасибо, – сказал парнишка, но в глазах его я заметила недобрую усмешку.
Я проводила его да забора.
-Почему не простил? – спросила вдруг.
-Потому что вы чужие.
-Это наши деревья.
-Ваши, но растут на нашей земле, - он перемахнул через забор. Больше мы его никогда не видели.
-Неизвестно еще, зачем он сюда приходил, - сказал тогда брат. – А мы и уши развесили.
А мне было жаль этого мальчика.
Был еще один грех в моей жизни. Мама купила мне детскую посуду и детскую печку для приготовления игрушечной пищи. Я принесла печку во двор. Мы решили сварить курицу. Понятно, что курица не уместится на такую печку. Тогда мальчишки поймали птичку. Свернули ей голову, ощипали и уложили в консервную банку. Натолкали в печку палочек и подожгли. Птичка варилась долго. Печка в итоге сгорела, а птичку есть никто не захотел. Все разбежались. Я смотрела на птичку, вернее, на то, что от нее осталось и спрашивала себя, зачем мы ее убили? Она лежала в консервной банке, маленькая и мертвая. Подумала тогда, что вот и куры бегают живые, а потом их кто-то убивает и они становятся мертвыми. Но когда мы едим курицу, то не говорим себе о том, что она мертвая.
Это был самый страшный мой грех. Об этом я хотела бы забыть. Но не забыла.
Короче, я решила покаяться маме в моих грехах. Мама укладывала меня спать. Я попросила ее остаться. Я хотела рассказать ей о том, как мы убили птицу, а еще о том, как я обзывала ее дуррой, и как сбрасывала надоевшие мне туфли с моста в реку, а ей врала, что туфля нечаянно утонула.
-Мамочка, я хочу покаяться! – сообщила ей я.
Мама рассмеялась, и я сразу передумала каяться и пожелала ей спокойной ночи.
-Кайся! – сказала мама и снова рассмеялась.
-Спать хочу, - я отвернулась к стене.
Мама ушла, а я заплакала и плакала долго, пока брат не пришел ко мне в комнату.
-Сопишь в две дырочки?
Я рассказала брату, что хотела покаяться, а мама смеялась.
-Одно слово - женщина. А сколько у тебя грехов?
-Я насчитала пять. Могу еще вспомнить. У меня их полно.
-Знаешь, - сказал мне брат. – Если у одних в голове мякина, то у тебя, точно, уголь. А каяться нужно священнику.
Он укрыл меня одеялом и пошел спать.
Уголь в моей голове и в самом деле был. И попал он в меня случайно. Мама иногда говорит, что если бы не этот уголь, я была бы тихим и спокойным ребенком, а так я капризная и непослушная.
Ну , я расскажу про уголь. За забором нашей базы стоял дом. И мы часто подсматривали, как там живут люди. Они всё делали сообща. Вместе возились в саду, поливали цветы, собирали виноград. Бабушка пекла во дворе лепешки, и мы кричали ей.
-Дай лепешку!
Она бросала через забор лепешку, и мы рвали её на куски и проглатывали, почти не пережевывая, нам казалось, ничего вкуснее этой лепешки мы не ели в своей жизни.
Однажды дети из этой семьи решили показать друзьям и соседям спектакль. Они долго репетировали, а потом вывесили на заборе афишу. Мы тоже явились на спектакль, но нас не пустили, по той простой причине, что нас не приглашали.
Сцена была устроена во дворе, зрители сидели на лавках и стульях. А мы залезли на забор и решили смотреть спектакль с забора.
-Эй, вы! – кричали нам с той стороны. – Вас не приглашали.
-А мы просто сидим на заборе!
-Да! Сидим! – поддакивала я.
-А зачем ноги на нашу территорию свесили?
Мальчишки сели спиной к сцене, и только головы повернули, чтобы увидеть, что там происходит. И только я продолжала сидеть, свесив ноги во двор к соседям.
-И ты тоже убери ноги! – крикнул мне кто-то из зрителей.
Я пыталась сесть так, чтобы ноги мои были на нашей территории, но у меня ничего не получалось. Я заплакала.
-Посадите ее, как надо! – приказали с той стороны.
-Она маленькая. Пусть так сидит.
Я заплакала еще громче, и мне разрешили сидеть так, как я сидела.
Начался спектакль. Говорят, детей переиграть невозможно. Играли сказку про Буратино, я забыла о том, что сижу на заборе. Но нашим мальчишкам почему-то спокойно не сиделось, они отпускали едкие шутки в адрес актеров. Кто-то назвал Мальвину кривоногой, и она обиделась.
-Убирайтесь отсюда! Вас никто не звал! – кричали зрители, вооружившись палками.
Мальчишки соскочили с забора и стали бросать на ту сторону камни.
Я сидела, оседлав забор, а над моей головой с одной стороны летели камни, а с другой – палки.
-Эй, русские! Валите отсюда!
Я увидела, как внизу у забора подпрыгивают Мальвина и Пьеро, они пытались схватить меня за ноги.
Буратино набрал в майку уголь и запустил углем мне в голову. А больше я уже ничего не видела, потому что уголь попал мне в висок, и я упала с забора в кусты.
Наши мальчишки пошли в рукопашную и дрались до тех пор, пока из дому не выскочил мужчина и не пальнул из ружья вверх. Все угомонились.
-Идите по домам! – приказал мужчина.
Услышав пальбу, к забору прибежали солдаты с автоматами и родители мальчишек. А с той стороны мгновенно набежала толпа мужчин с обрезами и палками. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы моя мама не нашла меня в кустах.
-Убили! - истошно закричала она. – Убили-и-и-и.
Она держала меня на руках и стояла между враждующими. А была я маленькая и щупленькая, в красивом платье и лаковых туфельках, вся в крови и не дышала. Мама дико кричала и прижимала меня к себе.
Толпа притихла.
-Девочку, надо отвезти в больницу, - сказал кто-то с той стороны. – Он подошел к моей маме. – Идемте, я вас отвезу, – и мама послушно пошла за ним.
Как меня лечили, я не помню. Помню, когда выписывали, доктор сказал моим родителям:
-Забирайте это яблоко раздора.
Дома я плакала, потому что голова у меня болела, а еще потому, что меня назвали яблоком раздора, а мои родители не вступились за меня.
Когда я совсем поправилась, всю нашу компанию вместе с родителями пригласили на спектакль за забор. Я сидела на почетном месте и меня угощали виноградом. Я смотрела спектакль и была счастлива. Но отношения между хозяевами и гостями не стали теплее. Мальчики вели себя вежливо, помня о том, что отцы открутят им головы за лишнее слово. Женщины холодно поблагодарили хозяев и направились к выходу. А я улыбалась всем, как дура, чувствуя себя виноватой и желая всех примирить.
Уголь въелся мне в кожу и остался на виске черной точкой. Мама говорила, что это пройдет. Но не прошло.
Священника в городке не было. А за забором был только мулла. И я решила пойти к мулле. Недалеко от базы была мечеть. И я направилась туда. Мечеть была закрыта. А рядом с мечетью было какое-то здание, и дверь в нем была из металлических прутьев. Внутри на земляном полу лежали книги. Кто их мог бросить на землю? Палкой я подтянула одну из книг, взяла в руки и стала рассматривать. Написано было на непонятном языке. Книгу я принесла домой и спрятала в шкафу. Нашел брат, сказал, что за это могут убить.
-Мало тебе угля? – злился он.
Книгу я перепрятала, сказала брату, что выбросила. На самом деле, я караулила муллу.
Он был в национальной одежде, старый и важный. Лицо все испещрено морщинами.
Я подбежала к нему и попросила:
-Не уходите!
-В чем дело? - спросил он и посмотрел по сторонам. - Где твои родители?
-Они не знают, - сказала я и протянула ему книгу. – Возьмите.
Он взял книгу.
-Чего ты хочешь?
-Покаяться.
-Для этого надо принять ислам, - сказал он.- Чтобы принять ислам нужно согласие родителей.
– Бог для всех один.
-Аллах, - сказал он.
-Аллах, - согласилась я. А про себя подумала, не все ли равно, как Бог называется, главное, что он один для всех. Если бы богов было много, они бы воевали там у себя так же, как люди воют здесь
-Ладно, идем со мной.
Мы вошли в мечеть. Он сел на коврик и посадил меня на коврик. Помолился. Потом сказал:
-Рассказывай.
Я рассказала ему про все мои грехи. Он серьезно выслушал меня, потом сказал.
-Хорошо, что ты вернула книгу и покаялась. Теперь живи праведно.
-Хорошо, - сказала я и почувствовала себя счастливой.
Он тоже улыбнулся мне всеми своими морщинками.
-Идем, я провожу тебя.
По дороге мы встретили бегущих мужчин, они несли мертвого на лестнице.
-А где гроб? – спросила я.
-У нас не положено, - ответил он.
Может быть и правильно, подумала я. Не все ли равно, в чем человека хоронят? Главное, чтобы он успел вовремя покаяться.