Лицом к лицу лица не увидать...

С. Есенин



Время. Минус месяц.

Евгения с детства росла очень аккуратной девочкой. Отец военный привил, а точнее вдолбил в неё тягу к порядку, которая с годами лишь усилилась. Идеальная чистота в квартире, безупречная одежда, болезненная пунктуальность. Многие знакомые считали это заскоком, Евгения считала это нормой. Нерях не терпела, опоздавших не ждала никогда.

Выйдя из лифта, она поморщилась - на площадке было накурено, в углу валялась пара пивных бутылок. Новый сосед сразу не понравился ей. Какой-то неопрятный, ветхие джинсы, растянутый свитер, длинные сальные волосы. Почти никогда не здоровается, да и замечает ли он ее, Евгения была не уверена.

Утром она столкнулась с ним.

- Вам какой? - рассеянно спросил сосед, дохнув пивным перегаром.

- Первый. А Вам - нет?

- И мне... да.

- Будьте добры убирать за собой. А еще лучше - пейте дома. Никому неинтересно на это смотреть. И курите тоже. Тут же невозможно дышать.

- Да... простите, - он отстранил её от дверей и, сутулясь, вышел из лифта. Евгения остолбенела от подобного хамства.

Вечером того же дня, возвращаясь с работы ей вновь пришлось пересечься с этим неприятным типом.

- Подождите, пожалуйста! – в лифт, удерживая закрывающуюся дверь, просунулась мужская рука с обмотанным вокруг запястья поводком. Вслед за рукой появилась морда черной крупной, мохнатой собаки. Непрошенные попутчики вошли в лифт. "Так и знала, что это он", - подумала Евгения, - "Следит, что ли?". Взгляд моментально отметил его извиняющуюся улыбку, открывающую прокуренные зубы, немытые волосы, собранные в небрежный хвост, трехдневную щетину и неухоженные руки.

- Спасибо. Такой ливень. Вам на какой? - спросил он.

- Вы живете со мной на одной площадке, - Евгения поджала губы, - неужели нельзя запомнить, сосед…

- И правда, - смутился мужчина, - я так..., - он замялся, - невежливо вроде молчать… да что такое с этим лифтом, - он потыкал кнопки, - поедет он сегодня?

Судя по всему, они гуляли без зонта. Собака завиляла хвостом, распространяя запах мокрой псины и оставляя на ее пальто влажные пятна и чёрные волоски.

- Придержите собаку, - Евгения демонстративно отряхнула пальто и поморщилась от запаха.

- Фу, Бумер, сидеть!

"Сам ты "фу"!" – подумала она, скорчив брезгливую гримасу, отвернулась и с преувеличенным интересом начала изучать инструкцию пользования лифтом.

***

Время. Минус две недели.

Евгения столкнулась с новым соседом у кассы магазина. Презрительным взглядом окинула упаковки с пивом, которые он выкладывал из корзины. "Паршивый алкаш с псиной вместо семьи" – говорили её глаза и презрительно поджатые губы. Он перехватил красноречивый взгляд и молча отвернулся.

Вечером она наблюдала из окна, как сосед пьёт пиво на лавочке и кидает палку собаке.

- Аппорт! Ко мне, Бумер, сидеть! Дай лапу, а теперь еще аппорт!

Запрокинул голову, влил в себя полбутылки пива и так и остался сидеть - с задранным кверху лицом и бессмысленно улыбаясь небу. Словно почувствовав взгляд, он посмотрел в сторону её окна. Евгения, будто застигнутая за чем-то постыдным, спряталась за штору. Потом разозлилась сама на себя, прошипела: "Быдло и развлечения быдлячьи!" и задернула шторы.

Остаток вечера она пыталась работать над диссертацией, но постоянно отвлекалась на шум за стенкой. Новый сосед обустраивался: заколачивал гвозди, двигал мебель. И громко разговаривал с собакой. Пёс отвечал басовитым лаем. Когда Евгения уже раздумывала к кому пойти жаловаться, к соседу или к участковому, тренькнул дверной звонок. Опять извиняющаяся улыбка, треники с пузырями на коленях и запах пота.

- Вы? Чем обязана?

- У Вас дрели нет случайно?

- Что?

- Нет дрели... у Вас?

- Какая дрель, Вы в своем уме? Вот только дрели сейчас и не хватает. Вы вообще знаете который час? Люди с работы пришли, отдыхают. И, разумеется, у меня нет дрели. Спокойной, надеюсь, ночи, молодой человек.

- Ну, какой я молодой... Мы с Вами примерно одного возраста...

- Что? Да... Да Вы!.. - она захлопнула дверь.

- Извините, - пробормотал он утихающему грохоту, - я не то... хотел сказать..., - и в сердцах сплюнул на коврик у двери, - Вот же повезло с соседкой. Надменная стерва в очочках, тьфу!

***

Время. Минус три дня.

Они вновь встретились в лифте. Он сухо поздоровался. Она едва заметно кивнула в ответ, нацепив на лицо маску надменного осуждения. С тщательно скрываемым любопытством Евгения искоса разглядывала прозрачный пакет в его руке. Бутылка дорогого шампанского, шоколад, фрукты. Сам "алкаш" был чисто выбрит и от него приятно пахло. "Наверное, бабу ждет в гости" – с неожиданной неприязнью подумала она. Вечером опять не удалось сосредоточиться на диссертации. Очень отвлекали звуки за стенкой – мягкая музыка и приглушённый смех. Евгения включила на полную громкость телевизор. Спортивный канал. Злорадно улыбнулась.

***

Время. Минус 10 часов.

Утром, ожидая лифт, Евгения услышала звук открывающейся двери за спиной. Она украдкой оглянулась. Сосед пытался попасть ключом в замочную скважину, одновременно удерживая рвущегося на прогулку пса. В этот момент лифт подъехал, она быстро вошла и нажала кнопку первого этажа.

- Подождите, придержите лифт, пожалуйста!

Двери плавно закрылись прямо перед его носом.

- Хорошего вам дня, сосед! - Евгения победоносно улыбалась, слушая его ругань.

- Стерва, вот же стерва! Мымра злобная!

Ей было стыдно и весело от собственного ребячества и от желания проучить соседа. Хотя она и сама не смогла бы толком объяснить, в чём он провинился.

***

Время. Минус минута.

А вечером, войдя в подъезд, она увидела его у лифта. Двери открылись. Он, глумливо ухмыляясь, поклонился и приглашающее взмахнул рукой.

- Прошу вас!

В этот момент под ними задрожал пол. Они недоуменно уставились друг на друга. Следующий толчок обрушил здание, похоронив их под обломками.

************************************

Безвременье.

Боль. И темнота. В темноте боль страшнее, безнадёжнее. Ты кусок плоти, прошитый вдоль и поперёк, как стёганое одеяло, раскалёнными нитями боли. Боль горячей волной вытесняет холодные воды разума и погружает в панику. И не остаётся ничего, кроме боли и страха. И темнота…

- Господи, господи, господи… как же больно, мамочки! Что…, что случилось, господи, помогите! Кто-нибудь, помогите! Помогите!!!

Слова с надрывным хрипом вырывались из горла Евгении бессвязной, тихой скороговоркой. В кромешной тьме слышался только её горячечный шёпот и потрескивание конструкций разрушенного здания. Казалось, что её тело зажали в тисках, переломав все кости и лишив способности двигаться. В какой-то момент она ужаснулась мысли, что по ошибке её похоронили заживо, но даже в гробу было бы просторнее, чем в этом коконе из бетона. И темнота. Абсолютная всепоглощающая темнота. "Неужели я ослепла?" – она панически ощупывала взглядом окружающую черноту, широко раскрыв глаза и напряжённо, до рези пыталась отыскать хоть пятнышко света. И тут прямо ей в ухо кто-то тихо застонал. В первый момент Евгения вскрикнула от ужаса и отчётливо ощутила, как шевельнулись волосы на голове. Но тут же обрадовалась, что она не одна в этой каменной ловушке.

- Господи, кто здесь? Очнитесь же, прошу вас. Я не могу пошевелиться. Эй, вы слышите меня?

Мужчина опять застонал и прохрипел:

- Что случилось?

- Не знаю, кажется, здание рухнуло, может землетрясение, нас придавило обломками.

Он закашлялся прямо ей в лицо и мимолётную радость от того, что она здесь не в одиночестве, вытеснила старая неприязнь.

- Вы не могли бы отодвинуться и не дышать мне в лицо, - скорчив брезгливую гримасу, Евгения попыталась высвободиться из-под навалившегося на неё тела, но тщетно. "Вот чёрт, ну почему из всех людей меня угораздило попасть в такое положение именно с этим отвратным типом?!" – она злилась на сарказм Провидения и на невозможность хотя бы отвернуть лицо от нежеланного товарища по несчастью.

- Извините…, я попробую отодвинуться, - он осторожно повертел головой, щекоча шею женщины длинными волосами. Ещё ему удалось высвободить левую руку. И всё.

- Простите, не получается, мы зажаты намертво.

- Да сделайте же хоть что-нибудь, вы же мужчина, в конце концов! Я не намерена лежать тут с вами вплотную, как шпроты в банке, и дышать вашим потом и перегаром! – разум Евгении не желал смиряться с безвыходностью положения. И тут, как назло, новый приступ мучительного кашля сотряс его тело. Ей в лицо полетели брызги тёплой жидкости с запахом меди. Как ни странно, но именно запах крови подействовал на Евгению отрезвляюще. Глупое и неуместное раздражение ушло, уступив место сочувствию.

- Господи, вы кашляете кровью! У вас какие-то внутренние повреждения, вам необходима срочная помощь.

- Сломаны рёбра и, наверное, осколок кости проткнул лёгкое. И, кажется, раздроблены ноги. Как вы?

- Тоже ноги и левое плечо. И ещё ужасно болит голова.

Он свободной рукой ощупал голову Евгении, чем невероятно смутил её так, что она даже порадовалась темноте, скрывшей внезапный румянец.

- У вас здоровенная шишка на затылке, кожа рассечена, немного кровит, но вроде череп цел. Сотрясение мозга. Вы теряли сознание, вас тошнит?

- Да. И голова кружится.

- Если в ближайшее время нас не вытащат отсюда – нам пиздец.

Грубое слово покоробило, но она вынуждена была признать, что оно как нельзя лучше отражает их положение. Он озвучил именно ту мысль, которую с ужасом гнала от себя Евгения с того момента, как поняла что произошло.

- Прекратите немедленно! Не смейте так говорить! Наверняка там уже работают спасатели и скоро нас найдут. Эй, кто-нибудь, помогите! Спасите нас, мы здесь! Эй, меня кто-нибудь слышит?

- Не стоит, поберегите силы.

В волнении она почти кричала, срываясь на визг, брызгала слюной. Тут накатила волна тошноты и, если бы он не приподнял ей голову, она б захлебнулась собственной рвотой.

- Боже…простите, я вас запачкала, ужас какой. Боже…как стыдно! Этого просто не может быть…, - произошедшее шокировало и потрясло Евгению до самого основания. В её мире такое было невозможно, неприемлимо. От стыда ей захотелось немедленно провалиться, хотя проваливаться дальше было некуда.

- Ничего. Постарайтесь медленно и глубоко дышать, - он обтёр ей рукавом подбородок и шею, стряхнул капли рвоты с её волос.

- Спасибо… и простите меня. За всё…

- Да.. и Вы меня...

Бог сломал этот карточный домик для собственной забавы таким образом, чтоб под тоннами обломков стали и бетона остался уютный уголок, в котором надёжно упакованы эти двое. Намертво прижатые лицом друг к другу две жизни. Изломанные, раздавленные, кровоточащие, но живые. Их головы соприкасались. Они чувствовали биение пульса в висках друг друга. Их тяжёлое дыхание опаляло лица друг друга. Женщина тихо заплакала, он приподнял мокрое от её слёз лицо.

- Не плачь, этим не поможешь, постарайся успокоиться. Как тебя зовут, соседка?

- Евгения.

- Женя, значит. Ну, чтож, будем знакомы, тёзка. Я тоже Женя, - хмыкнул мужчина и отключился, тяжело придавив её щеку своей головой.

В боли, темноте и неподвижности время резко меняет свой ход. Быстрое течение родника превращается в вязкий и тягучий кисель. Женщина напряженно вслушивалась в едва слышное дыхание мужчины, кожей старалась уловить биение его пульса. Минуты растягивались в часы. Всё отходит на второй план, даже собственная боль в изломанном теле. И единственно важное - вслушиваться..., улавливать слабые признаки жизни этого чужого человека. Чужого, ставшего в одночасье близким, самым близким человеком. Ближе некуда. Ведь между их сплющенными, вжатыми друг в друга телами невозможно было бы протиснуть даже лист бумаги. И очень важно, чтоб он дышал. Ведь страшнее боли, темноты и даже смерти – это остаться одной в этом аду.

- Кажется, я ненадолго отлучался, – хриплый шёпот шевельнул волосы на её виске.

- Да, вы меня бросили тут совсем одну. Не делайте так больше.

Евгения щекой почувствовала его улыбку. Какое-то время они молчали и напряжённо вслушивались в надежде уловить голоса спасателей. Но было тихо. Как в могиле. Даже не "как", а именно в могиле. Осознание того, что они могут тут умереть вызывало уже не панический ужас, а переосмысление всего, что было "до". Судорожно вздохнув, едва сдерживая слёзы, женщина прошептала:

- Я схожу с ума, наверное. Смешно, но я не могу перестать думать о Саше.

- Саша – это кто? Твой мужчина?

- Моя аквариумная рыбка, наверняка она погибла при землетрясении, - она горько усмехнулась, - Но я назвала её в честь бывшего мужа. Маленькая, глупая месть. Я ненавидела его за то, что он ушёл. И только сейчас поняла, что сама во всём виновата. Я достала его, выжгла дотла его чувства своими придирками по мелочам. Я только сейчас понимаю, что незакрытый тюбик зубной пасты, носки под кроватью, неопущенный круг от унитаза – это мелочи. А когда он ушёл, чистота и порядок стали моей обсессией. Идеей-фикс, в которую я вкладывала всю себя, в которую я убегала от самой себя, чтоб только не чувствовать эту бездонную пустоту внутри…

Она умокла, потрясённая переворотом в мыслях. Слёзы текли непрерывным потоком. Мужчина ощутил влагу на своем лице, облизнул губы, пробуя на вкус её слёзы.

- Не плачь, Женя, прости себя. Хорошо, что ты осознала свои ошибки, но не терзай себя чувством вины.

- Боже, как глупо…

- Что глупо? Умереть здесь?

- Нет… как глупо я жила. Глупо, бессмысленно, не так… Знаешь, я писала курсовую по Островскому, но только сейчас на самом деле поняла это - "Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее." И мне сейчас и правда мучительно стыдно. И больно.

- Перестань. У тебя ещё будет возможность всё исправить. Ты обязательно доживёшь до старости. Будешь улыбчивой и мягкой седовласой дамой.

- Ты оптимист…, Женя, - было несколько странно называть этого мужчину своим именем.

- Оптимист, а иначе нельзя. Хотя бывшая жена называла меня оптимист-похуист. В итоге ей надоело ждать, что я повзрослею, и она ушла к реалисту-карьеристу. А я так и остался похуистом.

- Тебе подходит, - улыбнулась она.

- Ты сейчас улыбаешься?

- Да.

- Я чувствую.

Она тихо хихикнула.

- Не смейся, ты щекочешь мне ухо.

- Ты заразил меня своим оптимизмом-похуизмом, - женщина рассмеялась в голос, - Наверное, я схожу с ума, если смеюсь в такой ситуации. У меня с детства какой-то бзик: если мне страшно или отчаянно стыдно – я начинаю смеяться и не могу остановиться, это нервное.

- Тебе сейчас страшно?

- Да, но не настолько. Мне стыдно, Женя. Я уже не могу терпеть и не могу не сказать тебе об этом. Я прямо сейчас описаюсь и даже не могу отодвинуться от тебя. Я сейчас обоссу нас обоих. И я не верю, что открыто говорю об этом.

Её смех перешёл в сдавленные рыдания. Она попыталась отвернуть от него лицо. Мужчина положил ладонь на её затылок, не позволяя отвернуться.

- Шшш…Ничего страшного. Не плачь. Открою тебе секрет. Я тоже умираю, хочу ссать. Давай вместе, чтоб не было так стыдно.

- Врёшь. Ты специально это выдумал сейчас.

- Не вру. Давай вместе, на счёт "три". Раз, два, три! Пись-пись-псссс.

- Ааааа.., - не выдержав, она засмеялась, одновременно чувствуя, как освобождается мочевой пузырь. Невероятное облегчение с жутким смущением привели к тому, что всё вдруг стало просто. В этом положении нет места неловкости и условностям. Шелуха Эго и собственного достоинства облетает под дыханием смерти.

- Признайся, ты же мне наврал. Сейчас только я описалась, как маленький ребёнок. Да?

- Конечно, наврал.

- Я знала. Спасибо…

Какое-то время они молчали. Тишину нарушало только их дыхание. Потом присоединился звук льющейся воды.

- Ты слышишь? Где-то течет вода.

- Да, наверное, из сломанных труб.

Женя вдруг затылком почувствовала влагу.

- Господи, нас затопит…, мы утонем в этом склепе.

- Не бойся, тут много трещин, воде есть куда уйти. Держись, не позволяй панике завладеть разумом. Надежда есть всегда.

Он подсунул руку под её голову, ладонью обнял за затылок и приподнял над лужицей воды, ещё плотнее прижав её лицо к своему. Касаясь губами его уха, она тихо прошептала:

- Теперь я знаю, чем пахнет смерть. Она пахнет пылью и кровью, мочой и рвотой. Она пахнет темнотой и безысходностью. И кислым потом страха. Я чувствую, как воняю. Воняю смертью.

- Неправда, - он глубоко вдохнул запах её волос, - Я чувствую запах твоего шампуня и духов, - он уткнулся носом в ложбинку между её шеей и плечом, - И чувствую запах женщины…, чудесной женщины. Мы были глупцами. Слепыми, чванливыми идиотами, сконцентрированными только на самих себе. И не видели друг друга. Как же это глупо. Глупо и страшно.

Его хриплый шёпот перешёл в кашель, заливший её шею и волосы горячей кровью, и он опять потерял сознание.

Евгения горячо шептала ему в ухо:

- Держись, Женечка, не смей умирать, дыши, только дыши! Ещё не время, не уходи, не бросай меня, ты слышишь? Слушай меня, ухватись за мой голос и держись. Дыши, ты должен жить. Должен!

Она не могла позволить себе замолчать. Не могла отпустить его. Ей казалось, что если она замолчит, то он умрёт. Если он умрёт, то и ей больше незачем жить. То ли действительно Бог ещё не наигрался, то ли её голос на самом деле удержал его от падения в никуда, но мужчина издал судорожный, как всхлип, вдох и пришёл в сознание.

- Живой. Господи, ты живой…, - слёзы облегчения хлынули из глаз Евгении.

- Послушай, мне надо тебе что-то сказать, - слова с тяжелым хрипом вырывались из его горла, в груди что-то клокотало.

- Нет, побереги силы, не надо…

- Нет, надо, - перебил мужчина, - Надо, это важно! Я видел свет, это не конец, ты понимаешь, Женя, не конец! Мне не было страшно, ни капельки, но я слышал тебя, я знал, что должен вернуться, чтоб сказать об этом. Не бойся, ничего не бойся. Умирать – это не страшно. Смерть – это не конец.

- Боже мой, ты бредишь!

- Нет, это правда. Как правда и то, что я умираю.

- Нет, Господи, нет! Мы должны выбраться отсюда, Женя! Мы должны жить, нам столько всего надо сделать! Обещай мне, что мы выживем, и ты научишь меня любить закат и собак, пить пиво на лавочке и слушать шорох опавшей листвы. Ты научишь меня любить жизнь и… тебя.

- Ты уже умеешь это, глупенькая. Ты обязательно выживешь, выберешься отсюда и передашь от меня привет солнцу и облакам.

Он погладил её волосы, провёл пальцем по щеке, вытирая слёзы.

- Я хочу тебя поцеловать, - и, не дожидаясь ответа, приподнял голову женщины и коснулся её губ своими, пахнущими кровью.

Заживо погребённые под тоннами обломков, израненные и умирающие, не видящие в темноте лиц друг друга, самозабвенно целовались мужчина и женщина. Кто-то там, наверху, устроил эту катастрофу, чтоб они прозрели. Видимо, режиссёру пьесы их жизней так надоела упрямая слепота персонажей, что он решил поставить их в такие условия, чтоб они оказались лицом к лицу, без возможности отвернуться друг от друга. Без возможности убежать от самих себя.

- Женя, я хочу, чтоб ты знал, что ничуть не сожалею. Странно это говорить, но я даже испытываю благодарность за это чёртово землетрясение. Благословенное землетрясение. Наверное, я за эти часы поняла гораздо больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. И мне ничуть не жаль, что это произошло. Лучше прозреть хоть на пару часов, чем всю жизнь до самой смерти оставаться слепцом.

- Я знаю, милая, знаю, - его пальцы тихонько гладили её лицо. Женя чувствовала, как они постепенно холодеют.

- Не уходи, пожалуйста, не уходи.

- Прости… Господи, как холодно. Я засыпаю, Женечка, как же мне холодно, я не чувствую тела. Поцелуй меня на прощание…

Захлёбываясь слезами, женщина целовала холодеющие губы мужчины и поймала ртом его последний выдох.

Не осталось ничего. Ни страха, ни боли, ни желания жить. Только пустота и усталость. И горькое сожаление. Время шло. Периодически Женя впадала в беспамятство, каждый раз надеясь не очнуться. Но с завидным упорством снова приходила в сознание. Её тело не желало сдаваться так быстро, как разум. Если бы не его рука под её головой, она бы уже захлебнулась в медленно, но неотвратимо прибывающей воде. В очередной раз она очнулась от странных звуков. Рядом слышалось чьё-то тяжёлое дыхание и поскуливание. Потом оно перешло в протяжный, исполненный жуткой тоски вой. Собачий вой.

- Бумер, это ты, Бумер? – Женя шёпотом позвала собаку. Бумер нашёл их и теперь безутешно оплакивал своего хозяина. Она позвала его погромче и почувствовала, как холодный нос ткнулся ей в щёку. Пёс лизнул её и залаял. Женя поморщилась от взрыва боли в голове.

- Шшш…тише ты.

Но Бумер залаял громче. Женщина опять начала впадать в беспамятство. Сквозь мутную пелену обморока она услышала голоса. Увидела свет фонарика. Свет...



Я лечу, как подхваченный ветром пепел от сгоревшей книги моей жизни. Как искорка от костра в ночи. Искорка света. Я лечу к свету. Я лечу к себе, ведь я частица этого света. Я возвращаюсь домой.



Женя не желала приходить в себя, но настойчивый лай собаки не отпускал её, удерживал на границе света. И голоса.

- Девушка, не закрывайте глаза, слушайте мой голос, держитесь, мы вас вытащим, только не отключайтесь.

- Нет, не надо, оставьте меня, мне тут хорошо. Отпустите меня…, - губы беззвучно шевелились, глаза не мигая смотрели на свет фонарика, но видели что-то другое…

***

Время. Новый отсчет.

По аллее парка, опираясь на трость, медленно шла женщина средних лет с абсолютно седой, коротко стриженой головой. Рядом с ней крупная чёрная собака. Женщина с трудом нагнулась, подобрала палку и далеко швырнула её.

- Бумер, аппорт!

Пёс радостно умчался за палкой. Женщина села на лавочку и вынула из глубокого кармана пальто бутылку пива. Открыла, сделала несколько больших глотков и подняла лицо к небу. Зажмурилась и безмятежно улыбнулась холодному осеннему солнцу:

- Привет.