5.
Это позже, немного позже Ермаков узнал, что произошло левее – там, куда перед боем выдвинулся Устин Макуха.

Как только все стихло, Устин вскинул ремень автомата на шею, вошел в воду и поднял Джона Паркера. Голова американца откинулась назад, глаза были закрыты, пальцы стискивали рукоятку ножа.

Устин вынес его на берег, придавил ладонями живот: изо рта Джона Паркера струйкой полилась зеленоватая вода. Сделал Устин и искусственное дыхание, как учил разведчиков фельдшер из медсанбата. Джон Паркер судорожно потянул в себя воздух, открыл глаза.

- Ски-им! – простонал он, узнав Макуху.
- Ото поговори!.. Ото всыпать бы!..
- Устин, герман не догонял Джон Паркер… пуля догонял Джон Паркер.
- Сам знаю: твое счастье, что вовремя я понял…

Макуха расстегнул его куртку, увидел на правой стороне груди кровоточащую рану. Осторожно подсунул ладонь, щупал лопатки и спину – нет выходной дырки, пуля внутри застряла.

«Черт дернул тебя, горюшко-горькое, удирать куда-то!»

- Да не вертухайся!.. Убери руку, говорю!..

Перевязывая Джона Паркера, Макуха заметил, что Ермаков и Шот-Четович торопливо снимают с эсэсовцев автоматы и ранцы, оттаскивают трупы на глубину.

«А Зуйка не видать Или ко мне Степан послал? Дело известное: нашумели – того и гляди, другие фрицы припрутся; тикать нужно отсюда».

Он расправил концы бинта, стал застегивать куртку. Но Джон Паркер снова потянулся рукой к груди, простонал:

- Устин, ским здесь… ским…
- Где это – здесь?
- Карман… Залезай, пожалюста, карман.

Макуха выругался, однако достал из бокового кармана куртки сложенную вчетверо мокрую бумагу, с трудом разлепил её и остолбенело глядел на черные извивы траншей, густые знаки дотов, дзотов, землянок, пулеметных гнёзд.

«Схема оборонительного рубежа!.. Так вот что такое «ским»!.. Так вот из-за чего шорох!..»

- Где взял, комрид?
- Герман официер… бункер…
- Быстро пойдем к Ермакову!

Джон Паркер хотел встать, но с мучительным стоном опустился на траву. Устин поднял его, грузно зашагал к ясеням.

Радовался Устин: «Этой схеме цены нет. Теперь у командования будет полная картина. Долбанут наши фрицев здесь, в Литве и Латвии, а там – и Восточная Пруссия, и Гитлера за жабры, и победа…»

Он видел, как Ермаков и Шот-Четович бережно, осторожно завертывает что-то в плащ-палатку. Зуйка с ними не было.

«Охраняет в кустах, наверно, Зуек, - подумал Макуха. – Глаза вострые, в случае чего, быстро предупредит».

Макуха положил Джона Паркера возле первого ясеня. Легкий ветерок шевелил мокрую бумагу. Устин протянул ее Ермакову:

- Глянь, глянь, старшой!.. Комрид не предатель, комрид схему раздобыл!..
- Какая схема?.. Откуда схема?..
- С оборонительного рубежа, цены её нет.

Ермаков мельком взглянул на бумагу, но не взял её. С непокрытой головой, сумрачный и взъерошенный, он хрипло выдохнул:

- Есть цена!.. Все та же цена!..

И замер Макуха, увидев, кто обряжен в палаточную ткань, и снял пилотку.

Они отнесли Зуйка под ореховый куст, наскоро вырыли ногами неглубокую ямку. Влажный песчаный грунт сдвигали ладонями. Могилу прикрыли ветвями елок.

- Прощай, сынок, - еще раз сказал Ермаков, смахнув слезу. – Пирамидку со звездой потом тебе сделаем. Прощай!..

У него кружилась голова, во рту все ссохлось, пальцы одеревенели. Шагал к ясеням, широко ставя ноги, чтобы не упасть.

Мимо Джона Паркера прошел молча, даже не взглянув, - будто и смотреть не на что, будто там, где лежал американец, было пустое место. Остановился у сваленных в кучу немецких автоматов и ранцев.

- Значит, так… Каждый понесет по два автомата – свой ППШ и «шмайсер»: запас патронов-то поуменьшился, в случае боя, придется своим и чужим оружием действовать. Ранцы осмотреть на предмет обнаружения еды, документов и писем. Пойдем вдоль фронта – к передовой до темноты ближе подступать нельзя. Вопросы есть?..
- С комридом что делать?
- Ты, Устин, как маленький: с комридом, с комридом!.. Черт свалил его на нашу голову!.. Осматривайте ранцы!..

Три желтых пластмассовых коробочки со сливочным маслом, жесть пачек сигарет, буханку черного хлеба, два кружка копченой колбасы и зеленоватую стеклянную флягу шнапса – всё это Макуха и Шот-Четович выложили на траву. Голодными глазами сверлили Ермакова.
- Да разве ж я без понятия, - сказал он. – Мне и самому… Но нельзя, ребята, ни минуты нельзя больше задерживаться. Курнуть по одной сигарете разрешаю, а остальной соблазн – пока в сидоры.
- Ото цыган кобылу приучал.
- Знаю, Устин, байку эту… Вытерпим!..

Они спрятали продукты в вещевые мешки. Ермаков развернул плащ-палатку, склонился над Джоном Паркером, холодно, почти со злостью глядя на него. Американец грустно спросил:

- Зачем ты злой, Ермакоф?.. Я видел, у совиет комрид нет страх… Я тоже хотел вносить маленький частиц общий дело.
- Хотел, хотел!.. Это с умом надо… Ты помалкивай, ты лежи!.. Если от твоей авантюры не загнемся здесь, будет великое чудо.

Ростом Джон Паркер напоминал Зуйка – такой же худощавый коротыш. Ермаков и Макуха понесли его на плащ-палатке. Шли спотыкаясь. Струился по их лицам пот, резко проступали возле глаз синие круги.

«Сынок, сынок!.. Я учил тебя, что пуще всего в разведке нужно страшиться недисциплинированности и показного геройства. Я говорил, что наша служба наподобие хождения по острию ножа: обязательно должны пройти единицы, чтобы не обрезались тысячи. И мы шли… Мы так шли, что и Джон Паркер, глядя на нас, возгорелся. Вот в чем штука, сынок!..»

Эта мысль неотступно пробивалась сквозь палящее горе, и Ермаков казнил себя за непонятое своевременно «ским», за слишком мягкое, граничащее с нетребовательностью отношение к американцу: «Если бы я строго-настрого предупредил, что он теперь в составе группы и обязан подчиняться законам разведчиков, воинской дисциплине, то всё произошло бы иначе – без трюкачества, без самоволки».

Нужно ли было брать схему? Ермаков не видел острой необходимости в этом. Данные о строящемся рубеже переданы. Командование знает характер и степень готовности инженерных сооружений. Вышлет командование разведывательный самолет, сфотографирует он полосу – вот схема, вот и исчерпывающе ясная картина.

Горякая досада терзала Ермакова. Понимал Степан, что сейчас ничего не поправишь и что уже не встанет Зуек. Но и списывать бездумно потери боевых друзей на вероломство войны он не привык: одно дело заплатить кровью и жизнью за чрезвычайно важные сведения о противнике, другое – потерять человека в результате неумелых действий.

Его всегда злило легкомысленное отношение к воинской разведке. Никому не взбредет в голову без обучения и опыта управлять самолетом, водить танк или ставить мины. А о разведке подчас и профан болтает с видом знатока: уж я-то действовал бы красиво, уж я показал бы, как надо… Верхоглядская самонадеянность! Не она ли толкнула Джона Паркера на авантюру?

По пригорку группа все дальше углублялась в лес. Солнце здесь не так жарко палило. Воздух был пропитан настоем хвои и прелого листа. Заросли можжевеловых кустов и орешника становились всё гуще и гуще.

Ермаков вдруг почувствовал, что если сделает еще шаг, всего один шаг, то рухнет на землю. Тяжело дыша, опустил плащ-палатку, расстегнул воротник.

- Шот, доставляй флягу и прочее!..

Молчаливо глядели на них высокие сосны. Постанывал Джон Паркер.