(импорт)

Я пришёл туда в равнобедренных штанах от Пифагора. Отхлебнул предложенной мне халдеем минералки и стал объяснять им, что пирамиды близ речки Нил растут вспять – из будущего в прошлое, – чем доказывают своё неземное происхождение. Они пожимали плечами, сновали туда-сюда кадыками гладко выбритыми и недоверчиво сверлили меня своими рыбьими глазками без ресниц. Почему-то они мне не верили.
Странно, но среди них не было ни одного нудиста. С недавних пор ходить голышом на светские междометия – моветон. Необходимо прикрываться хотя бы одной-двумя проверенными теоремами великого математика, пытаясь доказать, что дважды два не пять, ну, или, на худой конец, объяснить, почему сны во снах поют только каллиграфические науки.
Но не математика математика хотела, а упитанного литератора в вечно запотевших очках и с огрызком карандаша за ухом. Как представит она, что тот снимает в её присутствии порно, снимая очки свои томные в роговой оправе и беззащитно, словно крот, щурится, так сразу же с нею случается конфуз – не поддается математическим исчислениям теория Канта.
Преголя-река уныло течёт в нескольких десятков медленных метров от могилы философа. Лишь раз в неделю приходит к его мрачному надгробию отставной военный строитель Дима Котогонов. Покурит. Возлагает одинокую чёрную розу «Наринэ». И уходит, напившись слёз солёных.
Дон, наконец-то, возвращает небесам долги несусветные в виде всех своих рыб утонувших.
Легкомысленный ивняк зацвёл чем-то белым на берегах Дерикойки и Волги. Иволги тяжёлыми подводными лодками погружаются в грустное дождём небо и тщетно пытаются отыскать там варёных раков и души рыб водой невинно убиенных.
…и только Припять вспять течёт с тех самых пор, как поняла: чтобы флот не опозорить, иногда лучше сразу его пропить. Как корабль назовёшь, так он и поплывёт – Чернобыль.

Она каждое утро просыпалась ни свет, ни заря, для того чтобы сонно чмокнуть в небритую щёку Андрея, встать, принести папе утку, выпить кофе и закурить. Дождавшись солнца, она выходила на охоту за облаками. Каждое утро.
Ничего необычного. Просто она писала портреты облаков.
Пришёл Андрей. Постоял немного над душой, выпил остатки кофе из её чашки и сказал:
- Ты знаешь, мне кажется, он голубой.
- Кто?
- Виктор Вениаминович.
- Почему ты так решил?
- Да он постоянно подвывает роллинговский «Cocksucker Blues»…
- Мальчик мой, никогда не пишите про падарасов. Никогда-никогда.
- А о чём можно?
- О жопе. О жопе можно.
- В таком случае, как Вам это: камерный бомж нажрался латыни и попытался перевести на мёртвый язык пословицу: "без труда не вытащишь и рыбку из пруда". Звучала она следующим образом: "без работы не вытащишь даже хуй из жопы".
- Коня. Полцарства за коня, - процитировала Света.
- Какой в задницу коня? Мне бы пива.
Андрей закурил и, не дождавшись ожидаемого, протянул Свете скрученный в трубочку лист бумаги:
- На.
Светлана развернула папирус и прочитала:

«Негры и Колобок.
(Сказка).
Шли по лесу голодные негры. Жрать хотелось по-чёрному. Но все грибы в лесу собрали проклятые наркоманы. Подмели подчистую. Всё. Не оставили даже банальных сыроежек.
Шли голодные негры по лесу, шли и вышли на опушку, что по азимуту находилась аккурат на севере – все пни во мху.
Глядят: на одном из пней сидит лиса и прибалтывает какую-то наивную хлебобулочную сферу забраться ей на носок и стишок продекламировать. Дескать, глуховата я. Как будто нос у лис – это орган слуха.
Смотрят голодные негры, что это тупо развод, подошли в ритме рабочих кварталов Гарлема к рыжей, надавали ей пиздюлей и говорят Колобку: «Йо, ди-джей! Доверять первому встречному – моветон. Без башки можно остаться».
Расслабился круглый. Заулыбался. Убрал верный свой маузер в кобуру. Тут его и сожрали злые реперы. Потому что голодные были очень».

- Андрюшенька, на тебе денежку. Сходи за пивом. А то я начинаю беспокоиться за твоё здоровье. Психическое.
- Мопед не мой. Я его тупо спиздил, - ответил Андрей Светлане, но деньги взял.
- У кого?
- У Редина.
- Кстати, как он там?
- Бухает.
- Тоже мне новость. Я спрашиваю: как?
- По-чёрному, что его негры.
- Почему?
- Щас, - Андрей достал из кармана мобилу, сказал: - вот. Послушай, - и включил режим воспроизведения:
«…а в восемьдесят седьмом году довелось просидеть мне четверо суток на губе в тюрьме (бывшей), в которой в своё время чалилась Роза Люксембург. А Дима Котогонов – так тот ваще сидел с ней в одной камере. Странно как-то это – пространство одно, а время...
Дима был дедом, а я духом. Если бы не он, я не знаю… Однажды мне нестерпимо захотелось увидеть море, и мы с ним свалили в самоход в другой город – в Калининграде есть порт, а моря нет.
А стихи его…
А рисунки…
Андрюха, скажи, вот что бы ты почувствовал, если б друг твоей юности солдатской Дима, которого ты тщетно искал все эти благословенно проклятые двадцать лет, наконец-то, нашёлся, но...
теперь оказался подругой Валей (с пиздой, сиськами и прочими атрибутами женской физиологии)?!!???!!!!!!!!!!!!!?
Вот и мне хочется водки..........
Тебе смешно, а я друга потерял. Веришь, как будто умер человек. Она мне писала, что не поедет ко мне в гости, потому что я пью, и не с богом. А я и рад бы забухать с господом, но, похоже, он в завязке.
…а Дима, блядь, вместе с членом потерял мозги. Дура».