- Чего тебе, дурик? – сказал он и не пожал мою протянутую руку. Знаете, вы протягиваете руку, стоите и ждёте, а чувак так вопросительно на вас смотрит: типа, я с такими гондонами не здороваюсь. Такое ощущение, будто в лицо плюнули. Самое главное – неожиданно и беспричинно. Хотя беспричинно - всегда неожиданно. Он прошёл мимо, торопился на урок, звонок-то прозвенел уже. А я в оцепенении остался стоять, парализованный унижением.
Смешно, я особо здороваться-то и не хотел. Я никогда с ним не здоровался. За все четыре года учёбы в Педагогическом. Он учится на курс старше. И зовут его.… Как же его зовут? Чёрный Плащ, Чёрный Плащ…. А, Толик – Черный Плащ.
Они здорово прессанули нас в колхозе в самом начале учёбы. Весь мой курс отхватил пизды. Весь, кроме меня. Как-то так получилось, что меня они не выцепили, а один на один – очко играло. Били они толпой всегда. Заводилами у них было несколько. Чёрный Плащ не самый жестокий, но тоже отличался. Вот с тех пор я не здороваюсь с их курсом. А тут… разомлел чего-то. Практика в школе. У него, видать, тоже. Вот я и растаял, увидел мало-мальски знакомое лицо в этой школе дебилов, ну и подошёл, ручонку протянул. А тебе – на, тьфу, стой – обтекай.
Я шёл домой и говорил сам - себе: «Боже, сделай так, чтоб я с ним встретился! Чем быстрее – тем лучше».
Дома я сорвал зло на груше. После колхоза я повесил мешок, набитый песком в коридоре. Не было дня за эти четыре года, что бы я не уделил ему полчаса. Мешок был хреновеньким: очень тяжёлым, песок оседал и бетонировался снизу. Если я начинал работать апперкотами, то первые удары могли стоить мне перелома. Но я привык. Кулаки стали каменными. Прямой – хук – прямой, хук – прямой – хук, джеб - джеб – апперкот, двойки, тройки, локти, удары головой. Не забывал колени и хай-кики. Мешок висел высоко и заканчивался выше моего пояса, поэтому лоу-кики по нему бить было нереально. Я вышел из положения: на балконе работал ногами по старым автомобильным покрышкам, сложенным пирамидой. Соседи снизу пытались возражать на постоянный шум. Один раз их здоровенный сын даже ломился ко мне в дверь. И это в 2 часа дня всего-то после пяти ударов! Я открыл ему, потный, голый по пояс, и сказал, чтобы он больше не приходил. Меня послушались. Соседи привыкли. Только тихо шипели мне вслед, видя проходящим мимо их скамейки у подъезда. Я с ними не здоровался.
Мама шумела на меня за сыпавшийся и разносящийся по квартире песок. Я показательно каждый день подметал коридор. Мама привыкла. Вот так я жил эти четыре года.
Дебильная практика закончилась. Я Толика-то и встретил в предпоследний день. С понедельника в институте началась зимняя сессия. Первый зачёт. Я стою в коридоре, жду начала. И …вот оно! Т-о-л-и-к! Чёрный Плащ собственной персоной. Он стоял в чёрной кожанке спиной ко мне и разговаривал с сокурсниками.
Я поднял глаза в небо и сказал: «Спасибо, Господи», подошёл и хлопнул ладошкой по толяновой кожаной куртке. Он повернулся.
- Ты как меня назвал? Дурик, говоришь… Ты или извинишься передо мной, или мы пойдём - поговорим по-другому.
Чёрный Плащ растерялся. Это было видно по выражению его широкой красной рожи. По тому, что он начал было говорить что-то невнятное. Но с каждой секундой приходил в себя. Уверенность возвращалось. Если он начал с тихих слов: «давай позже», «я сейчас не могу», то дальше, чем больше щупал меня взглядом, тем больше оживал и повышал голос. Мужик он был здоровый: лет 25, рост 180, очень плотный, колхозно-крестьянского телосложения, слегка ожиревший, с крупной головой, весом за 90. Я думаю: меня он никогда всерьёз не воспринимал и просто ошалел в начале от такой наглости. По мере оценивания моих 175 см роста и 70 кг веса Чёрный Плащ уже полностью оправился от неожиданности и перешёл к фразам типа: «А нt пошёл бы ты на хуй!» На что я резонно ответил, чтобы он не надрывался особо перед деканатом, ибо, всё равно, тут рожу ему бить не буду. Он опять было пассанул, но тут подтянулись его однокурсники, такие же гоблины, как он. Толян ожил и сказал: «Пошли». Мы спустились на первый этаж, и я направился в туалет.
- Не-а, не в туалете, пошли наружу, - сказал Чёрный Плащ.
Мы вышли из института и по снегу потопали в обход здания. Там был закуток, окружённый старыми гаражами. Мы – это Толик, двое Толиных друзей и я. Один друг был кудрявым, большего про него сказать не могу, а второго я помнил ещё по колхозу – тот ещё пидор.
Я указал глазами на друзей и сказал Толику:
- Что они тут делают? Если вмешаются, я их там всех положу.
Чёрный Плащ посмотрел растерянно:
- Я не пойму, ты чего, крутой что ли?
Ответа на этот вопрос я не знал и промолчал.
Всё было в недавно выпавшем снеге, неглубоком, сантиметров, так, десять толщиной. Я был в рубашке, джинсах, мягких спортивных ботинках. Чёрный Плащ – в кожанке, без шапки, в брюках от костюма. Те двое были в вязаных шапках и куртках. Вот мы идём и вчетвером печатаем следы. О чём я думаю? Не знаю. Ни о чём. Абсолютно, Н-И О Ч-Ё-М.
Мы пришли. Так получилось, что Толик меня опередил и стоит в метрах в пяти, а те двое – отстали, копошатся за спиной, играют в честность и справедливость. «Чего ты там сказать хотел?» - пытаясь накрутить себя и играть первым номером, начал Чёрный Плащ.
Хотел сказать? Он что – дебил, что ли? Я прыгнул и ударил правой. Да, пять метров я преодолел одним скачком с места. Скажите - так не бывает? Я так же думал, до этого момента, а теперь знаю – БЫВАЕТ.
Правая у меня бронебойная. Кулаком я разбиваю два кирпича. Ставлю друг на дружку между двух других, стоящих ребром, тряпочкой накрываю и кулаком – хрясь! Толик видел, как я на него лечу, но видеть – не значит среагировать. Пытался поднять руки, но кулак мой законтачил, когда он был на пол пути, в положении как у тираннозавра на картинках Зденека Буриана.
Я должен был нокаутировать его этим ударом, но, очевидно, дистанции не хватило. В момент удара он как-то скукожился, и мой правый кулак соскользнул с его левой скулы. Я затараторил: левой - правой. Он ответил. Руки у него были быстрые для человека такой комплекции. Дистанция удлинилась. Я сделал новый заход, начал с джеба, слегка раскачиваясь и делая углы. Мои удары достигали цели, хотя кулаки ничего не чувствовали, входили как нож в масло. Очевидно, из-за работы по жёсткому мешку они напрочь потеряли чувствительность, его лицо было слишком мягким. Попадания я видел по сотрясанию его головы. Дистанция опять удлинилась. Он зацепил меня по челюсти слева. К моему удивлению, для человека такого нехилого телосложения, бил он очень слабо: я даже не дёрнулся и глаза не закрыл. Просто, никак не отреагировал. Единственная мысль, которая была у меня всё это время, - «Расслабь плечи, расслабь плечи».
Сделал новый заход на удобную для меня дистанцию. Я опять зацепил его правой, после которой махнул левым хуком. Боковой хлёстко вошел ему одной костяшкой указательного пальца в середину над глазами, повыше переносицы. Удар был несильным. Я хотел продолжить, но в поле моего зрения неожиданно оказалась только одна пустота зимнего закоулка, словно фокусник взмахнул волшебной палочкой: был Чёрный Плащ – и нет Чёрного плаща! Я опустил глаза: под ногами копошился Толик. Он пытался подняться, уже встал на четвереньки. Я подумал было перейти на удушающий, но, вспомнив про двоих друзей, просто по-футбольному запиночил ему подъёмом в мягком ботинке по корпусу. На пинок Чёрный Плащ никак не отреагировал, даже не дёрнулся: как подымался, так и подымается. Я немного испугался от этого; опёрся правой рукой в его толстый загривок и занёс левую для удара по, повёрнутой зачем-то в сторону, оттого абсолютно открытой, левой Толяновой скуле. Удар должен был быть убийственным по силе, плюс траектория сверху вниз максимально позволяла использовать весь мой 70-ти килограммовый тоннаж.
Если бы он попал в цель, мне кажется, у Чёрного Плаща голова бы закрутилась как пропеллер вокруг позвоночника. Но удар прошёл мимо: меня оттолкнул тот из друзей Толика, кто – пидор. Ну и хорошо! Грех на душу не взял! Я сейчас думаю: хорошо, что я промахнулся с тем ударом, это уже перебор бы был.
Я переключился на этого пидора. Он был высокий, под метр девяносто, худощавый. Особой решимости в его действиях я не заметил. Очевидно, был под впечатлением от моего выступления. Я пошёл на него. Он вытянул левую руку и стал в стойку. Рука у него была длиннющая! Я сбил её ударом предплечья и засадил лоу кик. Этот дятел среагировал и поднял ногу. Мой удар особого ущерба не нанёс. Думаю, он занимался кикбоксингом или таем. Дистанция разорвалась.
Черный Плащ поднялся. Всё лицо его было в крови, в снегу алая лужа прожигала ямку. Я по-быстрому стал грузить длинного, который «пидор», словами:
- Куда ты лезешь, бля? Куда ты лезешь?
Особого энтузиазма на бой я в нём не увидел. Чёрный Плащ было рыпнулся, но тоже остановился и стал ощупывать лицо. Крови с него натекло море. Третий, который кудрявый, как стоял в метрах 10 от меня в начале драки, так там и оставался.
- Хватит с тебя? – спросил я у Толика Чёрного плаща.
- Мы не закончили, мы не закончили, - сказал он, пуская ручей крови из носа в снег.
- Как хочешь. Будут ко мне вопросы, найдёшь меня – поговорим. Будете ко мне толпой лезть – приедут люди, вас всех раком поставят. А ты, - это к длинному пидору, - будешь лезть не в своё дело – голову отшибу, нахрен!
Все трое стояли, смотрели на меня и молчали. Так-то, дурики! Самое главное – грузить уверенно. Какие люди приедут? Откуда? Почему это у меня вырвалось? Я пошёл в институт: зачёт, как-никак. Меня никто не останавливал. Как я себя чувствовал? Могу сказать, что лучше за свои 20 лет жизни я чувствовал себя очень редко. Снег был свежий-свежий, хрустальный. Небо – небесно голубым. Солнце улыбалось, пускало зайчики в глаза, снег улыбался и пускал зайчики в глаза, небо улыбалось и ….
Все мои одногрупники уже сидели в кабинете. Я опоздал. Взял свои вещи, постучал в дверь. И тут…и тут меня начало колбасить. Видать, адреналин стал выделяться с замедлением. Меня била крупно амплитудная дрожь. Только у двери я заметил, что у меня отлетела пуговица с рукава: то ли ударил так резко, что она оторвалась, то ли цепанул, когда промахнулся при добивании. В общем, видок тот ещё!
Зачёт был по Колышкину Степану Ильичу. Он хороший мужик. Память у него фотографическая, знания – энциклопедические. Он посмотрел на меня и ухмыльнулся:
- Здравствуйте – здравствуйте, кто к нам пожаловал! А красный какой! С мороза?
Я молча прошёл и сел. Все в аудитории смотрели на меня как на прокажённого. Неужели я так выгляжу? Я напряг губы и сжал кулаки, чтобы унять дрожь. Кажется, от меня шёл пар.
- У, какой ты злой-злой сегодня! Красный! – не унимался Колышкин.
- Я не настроен щас шутить, - почему-то сказал я и посмотрел ему в глаза.
В глазах у Степана Ильича что-то дрогнуло и сломалось. В мои он больше не смотрел.
- Ну, тогда давай сюда зачётку.
Я протянул зачётную книжку, он черканул туда что-то. Я вышел, открыл документ: стоял зачёт.
Я оделся и вышел на улицу. Адреналин потихоньку отпускал. На выходе с огороженной территории института стоял тот длинный пидор, которому я залепил лоу киком, с самым громадным человеком с их курса - Колыгиным.
- Ты за что Толика избил? – спросил здоровяк.
- Не твоё дело, - ответил я. Меня ещё бил адреналин, но мысль в голове была лишь одна: «Как же я тебе до головы-то достану?» Пришёл к выводу, что работать надо по печени и лоу по ногам. Мы смотрели друг другу в глаза. Давалось это с трудом: моя голова заканчивалась там, где начиналась его шея.
Длинный пидор сказал Колыгину: «Не трогай его, пусть идёт!»
Думаю, ему запали мои слова о людях и позиции раком. Думаю, хорошо, что он так сказал. Когда бьёт адреналиновая дрожь, это всё равно, как будто градусник, свежевынутый из твоей подмышки, показывает 39 градусов. Я - оптимист, но я – реалист - хорошо, что пидор так сказал. Ну, по поводу: «пусть идёт». Шестёрка берёт туз, пешка становится ферзём. Думаете – так не бывает? Я так же считал, до этого момента, а теперь знаю – БЫВАЕТ.

Я ушёл домой и лёг спать. Наутро у меня болела голова: наверное, последствие пары пропущенных ударов, и на костяшке указательного пальца левой руки появился синяк с пятикопеечную монету. Абсолютно никаких эмоций по поводу случившегося не было, что разочаровывало. Я думал, что будет как-то радостнее, а воспринял случившееся, словно со стороны, безучастным наблюдателем.
Мои сокурсники, с большинством из которых за эти четыре года я так же не здоровался, шёпотом рассказывали, что меня собирается избить толпой весь пятый курс. Я ни от кого не прятался. Ни одного наезда до конца моей пятилетней учёбы на меня не было. В институте я больше не дрался.
На следующий день после этого автоматом полученного зачёта я зачем-то пришёл на место драки. Снег, выпавший ночью, засыпал все следы. По ним я хотел определить: сколько метров пролетел в первом прыжке. Постоял немного, подышал щипающим носоглотку морозным воздухом.
Я стоял и глотал обжигающий мою изнанку воздух, и от жадности лёгких, в первый раз работающих на 100 %, мышцы конечностей и лица стали сокращаться от легких уколов адреналина. Губы, предательски трясясь, шептали трусливо: «Я – крутой, я - крутой». Потом я пошел домой: в тот день зачётов у меня не было. Шёл я как пьяный.
Этот день был самым лучшим моим днём за пятилетнюю учёбу в институте. Этот день научил меня больше, чем пятилетняя учёба в институте (бля, его же в университет перерисовали). И эти сссуки не дали мне красный диплом!