"Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф..."
Н. Гумилёв


Сегодня четырнадцатое. Валентин подпрыгнул и ухватил с антресолей запыленный и залатанный скотчем, бубен. Протёр его, вздохнул, задумался. Старый совсем, трещина вон какая, медные бубенцы покрылись от старости малахитовым налётом и уже не звенят как раньше. А было-то как, о-о-о! Пока жена спит, он прокрался на цыпочках, закрылся в туалете, для конспирации снял штаны, уселся на унитаз, закрыл глаза и начал правой, пальцами другой руки потихоньку выстукивая в бубен...

"Помнишь тогда, у моря, зимой?
Наглые чайки вырывали попкорн прямо из рук, мы на набережной, ты куталась в свой любимый шарф, расцветки змеиной кожи... За спиной отель с номером на втором этаже и балконом, выходящим на море, разобранной и растерзанной за двое суток, постелью, а впереди, на размытой кромке горизонта - мучительно-белый пароход...

Он звал куда-то, как и до этого дня и как отныне будет звать всегда…

Зимний ялтинский вечер. В дУше, под струями я опустился перед тобой на колени. Твой ослепительный лобок настолько тщательно выбрит, что кажется сладким на вкус. Клитор набух и пульсировал, пульсация эхом у тебя в висках. Я прикоснулся и ты почувствовала похожее на электрический разряд, он необъяснимо соединил мой язык, щекочущее ощущение у тебя в области пупка, и - середину твоего сердца. Ты задохнулась и вонзила тонкие пальцы ( унизанные бриллиантами, на указательном правой руки кольцо с камнем Де Бирс ) с длинными лиловыми ногтями мне в мокрые волосы и вжала в себя ещё...потом ещё... Мы двигались в особом ритме, видимо подчиняясь звукам прибоя в раскрытое окно, слышного даже несмотря на шум душа. Отдаваясь спутанному сознанию, плывя в никуда, ты мотала головой из стороны в сторону, и по стенам играла ломанным бисером сеть зайчиков от твоих сережек ( Армани, изумруд, 9 карат ). Ты оперлась руками на стены и закинула одну за другой ноги мне на плечи.

Я окунул тебя головой в небо...

Когда вернулись в спальню, грубо швырнул на постель. Ты испуганно вскрикнула, попыталась защитится и привстать на локтях, но я вошёл с чёрного хода с силой и скоростью курьерского поезда. Твои глаза на две или три секунды изумлённо выкатились из орбит, стукнулись друг о друга и переплелись, зрачки сузились от внезапного, нестерпимо-сильного чувства, почерневший язык вывалился, ты перестала дышать.

А потом...

А потом коридоры и прилегающие номера пронзил длинный, тонкий и гибельный вопль, крик простреленной навылет чайки, и прошёл по этажам... Коридорные уборщицы с сухим треском роняли из рук швабры и суеверно крестились, а портье загрустил, прикрыл глаза и привычно закусил нижнюю губу. Крик вылетел в раскрытое окно и поразил бредущую мимо старушку, у которой внезапно запотели стёкла очков, молодого человека, заставив его споткнутся, быстро нащупать в карманах сигареты и, дрожащими руками прикурить, а так же других, мирно гуляющих по набережной. При этом все как один, незнакомые между собой, мечтательно переглянулись и не очень удачно попытались скрыть заговорщицкие улыбки...

Ничто не забыто.

Вряд ли забудешь и то, как мы оба сошли с ума и решили поиграть в "жениха и невесту". Мы нарядили тебя в настоящее свадебное платье от Донателлы ( правда, в китайском исполнении ), на мне был вполне сносный "Мицуко". Сделав все приготовления, мы внезапно и без предупреждения скрылись от гостей ( это необходимо по легенде ). Наняв белый свадебный Ролс-Ройс, мы совершенно одни отправились в зловещий и дремучий Булонский лес. Я сидел за рулём ( или может быть ты? ). Ты обворожительна, в волосы искусно вплетены живые розы, венчала причёску тонкая диадема со стразами Карла Фаберже.

Сидя сзади, ты со строгим, неприступным лицом глядела в окно. Мы ехали по безлюдной, узкой грунтовке, направляясь всё дальше в глубину.

Вдруг ты попросила остановить и, ничего не объясняя, открыла дверь и бросилась в лес. Ничего не оставалось, как побежать следом. Мы бежали, продираясь сквозь ветки и кустарник, твоё платье в нескольких местах порвалось, но ты продолжала мчаться, выгибая шею словно загнанная лань и мне никак не удавалось догнать тебя. Наконец выбежали на небольшую поляну и я схватил тебя за руку. Ты будто нечаянно подвернула ногу и упала на спину. На поляне сочная, густая трава ( место мы приглядели заранее ), твоё платье раскинулось в живописном беспорядке. Я стоял, выдерживая паузу, чтобы гнев как следует овладел мной, потом склонился и начал рвать на тебе платье. Ты смотрела молча, с презрением и холодной ненавистью ( по замыслу, ты выходила замуж не по любви ). Когда на тебе остались только белые, тончайших кружев, чулки и трусики, я с суровым видом отошёл на метр и начал медленно расстёгивать ремень на брюках. В твоих глазах вспыхнул испуг. " Нет" - сказала ты. Но где-то в потаённых складках губ, мне прочиталось "Да? да-да...". Окатив тебя ледяным взором, я шагнул к ближайшей сосне и достал, спрятанное у её основания под аккуратным слоем листового мха, небольшое оцинкованное ведро с абсентом. ( В этот день мы решили нарушить традиции и полностью отказались от шампанского ). Я присел рядом и по очереди мы отхлебнули абсент прямо из ведра.
Закусывали воблой и семечками.
Нас моментально обожгло.
После этого я встал и приспустил брюки. Ты взглянула мне в глаза, потом опустила взгляд вниз, на мой кованный молот Тора и в смятении схватилась за голову. Приложила тыльные стороны ладоней к горящим щекам. В глазах заблестели слёзы нестерпимого счастья....

Это абсент приоткрывал свои сакральные тайны и восхищённое "ах!" уже сквозило в том, как ты поднялась и встала передо мной на колени.
Испытующе посмотрев на меня снизу, ты покорно прикрыла глаза и....

Если бы не особенности твоей анатомии, я бы никогда не поверил в то, что такое возможно. Помню занятный случай из молодости, когда одной девчонке после сеанса со мной, пришлось делать искусственное дыхание и хирургически вправлять нижнюю челюсть.
Бедняжка просто не рассчитала свои возможности.

Но ты...

Ты придвигалась всё плотнее, обхватив меня за ягодицы. Я встревожился: как ты умудряешься дышать? Но тут ты сделала ещё кое-что: последним аккордом, помогая левой рукой, ты неторопливо и уверенно отправила себе в рот оба моих яичка-а-а...

В голове помутилось...

Я тоненько и слабо ойкнул, непроизвольно всплеснул руками и, со стуком железобетонной шпалы, плашмя рухнул в траву, увлекая за собой тебя...

Последнее, что я услышал, перед тем как лишиться чувств - это хруст твоих шейных позвонков...

Пришёл в себя я от двух противоположных ощущений. Первым было ритмичное, довольно болезненное покалывание в мою голую задницу хвойного ковра, незаметного в густой траве ( и это не считая больших лесных муравьёв ).
Я лежал на спине, а сверху сидела ты, высоко запрокинув голову и энергичными скачками вдавливая меня в сухие иголки. Это было вторым ощущением, и оно чудесно...
Меня раздирала сладкая боль.
Судя по нарастающему темпу и подступающему головокружению - стремительно приближалась очередная, совместная потеря сознания...

Вскоре она нагрянула и похоронила нас в облаках шипящих и радужных брызг...

В Париж возвращались пешком и только под утро".


... Посидел ещё, сдерживая и успокаивая прерывистое дыхание, рассеянно глядя в стену... Потом, стряхнув блаженное оцепенение, Валентин пошуршал бумагой, сполоснул под краном бубен от густого потёка спермы, предусмотрительно слил воду в унитазе, постоял прислушиваясь...

Запахнул бубен под пижаму и, почти не дыша, стараясь не скрипнуть дверью, тихонько вышел...