евгений борзенков :: Приквел бесконечной весны

2024-03-01 18:59:30

Ступин пел про лисий хвост, наверняка имея в виду его.

Белый северный лис.



В тот год, в том феврале уже вовсю громыхало по всем СМИ и телеканалам, но Джон пожалуй впервые ощутил, что вот эта пробежечка холодных лапок по позвоночнику снизу вверх и есть тот самый Пиздец, когда позвонила жена и он услышал крик в трубку: «Ты видел?! Включи телевизор! Там уже стреляют! Там людей уже убивают!».



Помнил как сразу налились тяжестью ноги, а по спине и на затылке зашевелились волосы, будто один на один с нападающей собакой. Потом на работе, один из напарников, Генчик, побледнев от новостей, взялся за голову: «Это война, Джон! Вот увидишь, это все!».



После был март, когда вечером на площади Донецк впервые показал зубы, загасив жовто-блакитный десант. Кто это был, до сих пор не ясно, скорее всего свои же, местные любители шаровар и гопака. Но их было много, на нескольких автобусах, и беркуты просто не дали их убить всех. Только троих.

Это была первая кровь. Тот день расставил все точки. Стало отчетливо ясно, что мирные дни ушли навсегда. Это сразу поняли все, но не мозгом, а, скорее, жопой. Жопа чует беду.



Позже был штурм ОГА, куда Джон случайно попал в первых рядах. Подошел поближе, послушать, что говорил Губарев, и в этот момент тот отдал команду «вперед!». Толпа двинулась на вход, только осталось поджать ноги и его понесли. Беркуты без лишних движений разошлись в стороны и толпа дружно налегла, ломая решетку и немного ребра Джону. Все было кончено за пару минут.



Это был его первый визит в администрацию. Было интересно, хрустя битым стеклом, пошляться по этажам, наблюдая кучки сожженых документов, взломанные кабинеты, вскрытые системные блоки. Кто-то тут же побежал на крышу вешать флаг. Журналюги, выйдя на козырек над входом всед за толпой, уже брали у кого-то интервью и Джон видел себя потом в кадре по новостям. Кто-то орал во все горло с крыши, чтобы перекрыли движение по Артема и уже на Газелях к зданию подвозили покрышки. Кто-то разбирал фэмку для баррикады.



Революция. Дурман и очарование зла. Свежий ветер весны, запах и привкус крови на губах.

Мы дома.

Мы у себя.

Мы русские.



Все это с переменным успехом повторилось еще пару раз, но к апрелю здание полностью было под восставшими.



На работе подошел Жека.

— Мне мелкий сказал, сегодня на площади будет движуха. Пойдешь? — Джон пожал плечами.

— Давай. А во сколько?

— Подгребай к пяти за мной.

Он приехал за Жекой в пять. С ним вышел его младший брат.

— Ваня, — он представился. Пожали руки.

Приехали на площадь. Было почти пусто.

— Так, чота не пойму. Я щас, — сказал Иван и тут же затерялся среди людей.

Джон и Жека прошлись, погоняли голубей, поглазели на Ленина.

— Знаешь, когда начнется пиздец? — спросил Жека.

— Ну скажи, — отозвался Джон.

— Когда увидишь, что окна в домах заклеены крест на крест скотчем. Вот это оно.

— Думаешь, до этого дойдет?

— По-любому. Все к тому. Газеты надо читать, мой друг.

— Угу.

Подошел Ваня.

— В общем, сегодня уже ничего не будет. Можно ехать домой. Я узнал кое-что.

— И что?

— Скоро здесь будет весело. Намечается серьезный пиздорез. Сюда войдут люди, но не федералы, не армия. Сначала казаки, они уже едут, потом подтянутся спецы разные. Оружие будет, все дела. Все это должно по плану затянуться года на три — четыре. Война, но локальная. Как все пойдет, никто не знает, но программа уже есть.

— А кто это тебе сказал? — спросил Джон.

Жека с Ваней переглянулись.

— Не важно, — Сказал Иван, — у меня есть тяги. Все, тут делать нечего сегодня, поехали.

По пути остановились, взяли кофе, сели в стороне на корточки, поставив стаканчики на асфальт. Молчали. Было видно что новости нахлобучили Жеку не менее Джона.

— Что на работе? Пацанам скажем? — спросил Жека. Джон пожал плечами.

— Думаю, не надо. Сами узнают.



Да, узнали сами. Но не сразу. Все разворачивалось как по нотам. Вскоре Крым отчалил в Россию, что подлило масла в огонь. Все ждали, что вот-вот тут будет так же. Но так же не получалось. Заявления политиков все больше приводили в недоумение.

Ваня мелькал в ОГА уже в бронике поверх куртки.

— Привет, привет, прости, некогда, — бросил он как то на бегу Джону, когда тот терся у входа. Привозил то воду, продукты, сигареты пацанам, дрова, чтобы топить костры. После работы приходил туда и помогал чем мог, как и почти весь город.

С каждым днем нарастало ощущение, что раскручивается маховик, медленно, неумолимо. Еще это напоминало лавину с гор. Она еще далеко, но уже видна, от гула дрожит земля и бежать поздно, нет смысла. Только умрешь уставшим.



Вскрылись вены рек и текут. И нет им конца. И кровь ручьями, и уже по локоть, по горло.

Десять лет как один день, метаморфозы внесли свой рисунок в жизнь каждого; одного от неминуемой пули, шального осколка или наручников в первую волну спасла, как ни странно, болезнь, нырнул во вторую, но снова вышвырнуло на берег, а два брата попали под жернова сразу после убийства Бати.



«Революция всегда пожирает своих детей».



Поток унес Жеку больше года назад, когда из камеры он ушел в музыканты. Жизненный пульс Вани Русского скакнул немыслимо от простого парня до генерала, потом в арестанты на почти пять лет, а потом снова в командиры батальона.



В его бинокль прямо сейчас видна Авдеевка в режиме онлайн.



В русской традиции слово Пиздец произносят с большой буквы. Границы его смысла плавают от материального до непознаваемого. Это честно, он приходит раз и навсегда, как топор палача. Он не торгуется, его лицо можно увидеть только один раз.



Его младший брат, Писец, гораздо подлее. Его имя произносят с придыханием, чуть медленнее, чтобы оставить пространство еще на пару вдохов, еще на пару секунд жизни. Он дает жить, иногда, не всем, подло, медленно крадется по следу, на запах крови, откусывает от жертвы по чуть, каждый день, каждый час.

Он оставляет иллюзию выбора.

Вон, за терриконами. Его красные глаза. Он посылает приветы руками убийц. Он знает, что ждешь и боишься, питается твоим страхом.

«Не спи, шепчи, шепчи мое имя, помни обо мне, облизывай сухие губы, дрожи. Я всегда где-то рядом. Как истина».