moro2500 :: Третий глаз

2024-03-14 13:29:24

Женщины заставили задуматься о блинах. Навязчиво и неистово.. Они — в смысле блины, меня преследовали теперь во сне и наяву уже пару дней, пахли из соседских дверей — издевательски, с маслом и чем-то сладеньким... В открытую балконную дверь ввалился свежий мартовский воздух предвестником масленицы.

Сначала тюкнула по темени мама, которая, наконец, через 8 лет знакомства со смартфоном, научилась слать картинки. Мама прислала стопку блинов в меду и поздравила с масленицей. Потом бывшая уже женушка прислала себя полуголую на моей (тоже бывшей уже) кухне, всю в муке в процессе готовки блинов — тупая сука!

Пришлось позвонить Стасе, только она из моих местных подруг умела стряпать. Стася послала сильно и далеко, не дав даже поздороваться. Оказывается, она не просто так молчала. Оказывается, у Стаси обида о которой я теперь вряд ли узнаю, потому что «гандон, не звони сюда больше».

Поэтому, я вздохнул, и пошел в единственный на районе магаз за полуфабрикатами блинов. Блинов не оказалось, масленица началась с пельменей. А какие пельмени на сухую? А какая водка в одну харю? Я позвонил Зомбу и Топору. Зомбик сослался на отходняк и завтрашнюю работу с утра, Топор на семью и детей. Ну и...

Пельмени всплыли и наполнили маленькую 6-ти метровую кухоньку малосемейки ароматами холостяцкой жизни. Захотелось одновременно взвыть, и сожрать их прямо сейчас, не охлаждая. Но я поборол в себе оба порыва, аккуратно выудил дырявой кухонной приблудой весь — почти килограмм в глубокую тарелку. Обнаружив в холодильнике обмылок сливочного масла, покрытого оранжевой роговой коркой, а также засохшую горчицу и кетчуп — я всей этой красотой сдобрил пельмени, и через пару минут — аккуратно, выпуклой стороной ложки, перемешал их. Нет, не всё... Щепотка перца и пуньк майонеза сверху — вот теперь всё!

Водочка охладилась в морозильнике. На ледяной поверхности бутылки остались тонкие отпечатки моих пальцев, после того, как я налил в рюмку тягучее содержимое. Ну что ж, поехали!

Я плавненько переместился в зал, и теперь тряс головой под американского разукрашенного рокера, разорявшегося с выпуклого экрана телевизора. Я заметил такую штуку, когда по твоим жилам растекается огненная вода, и уже теплеет в груди — вдруг начинают нравиться вещи и лица, которые обычно были тебе не особо приятны. Вот так сейчас мне был симпатичен Элис, мать его, Купер. Я уже не злился на бывшую, на соседей, на Стасю. Я их всех начинал любить!

Другой особенностью обладали пельмени в хитро-выделанной упаковке 0,9 кг. Когда ты их варишь, и жрешь в одну харю. Конечно же, ни с кем не делясь, ты жрешь их до последней, уже подзастывшей в неприятной жиже пельмешки. Ты морщишься, глушишь остаток теплой водки под нее, и кричишь в заткнувшийся вдруг телевизор:

— Та и пошли вы все, гниды, выкусите! Меня никто, слышите... Никто меня.. Да всех в жопу... — и щенячья любовь и симпатия ко всем вдруг резко улетучивается. Голос стелется по голым стенам в коричневых обоях. В глазах вылупливаются пьяные слезы. И пельменный дух становится отвратительным.




***

В нервный ошметок сновидения вдруг врывается забой из финала «все идет по плану». Я не сразу узнаю свой рингтон. Звонил Зомба. Его голос заряжено орал энтузиазмом.

— Ну шо ты там, готов, Маркел? В смысле ты бухой, га-га-гаааа? Открывай ворота, масленица летит к тебе! — его гогот еще какое-то время дребезжит в голове, пока я поднимаюсь с пола и начинаю соображать.

Еще не темно. Из зеркала на меня взглянул помятый человек с похожей на мою заточкой и отпечатком ковра на правой скуле. В дверь уже настойчиво звонят...

В прихожую ввалился Зомбик, Топор и Лёха Петухов. Они заметно поднакинуты, верещат о том, как им стало стыдно, что они оставили товарища в «одну харю». Как совершили подвиг, вырвавшись из семей. И еще о том, что встретили Лёху, который организует настоящую масленицу. Лёха снял обувь и закопошился в рюкзаке, сидя на полу в прихожей.

«Неужели блины?» — не успел подумать я, как по квартире потянулся тяжелый дух Лёхиных носков. Тот методично извлекал из рюкзака третий уже пузырь и аккуратно ставил его между расставленных вонючих ног. Так же, я не успел додумать мысль о том, что запах носков забил запах пельменей, как Лёха извлек на свет две пачки по 0,9 кг. Таких же. Таких же самых. Точно тех же пельменей...

***

И началось снова. Дабы не переусердствовать, я вывалил пельмени в ту же воду, в которой сварились чуть ранее собратья по скомканной масленице — братья по разуму, и вечные палочки-выручалочки. Я был не в форме, трогательное потепление в груди не приходило, крики дружков раздражали. Закусывать опостылевшими пельменями было напряжно. Но все покатилось, как должно, с тостами за все хорошее... за масленицу... за любовь...

— Ай, бля, — вскрикнул вдруг Топор, — я ж забыл?! — он вскочил из-за стола и умчался на балкон, оттуда кому-то кричал. Через минут 10 в прихожую вошла красотка Оксана. Мы переместились в зал к телевизору. Стало веселее. Только носки воняли превыше любой радости.

Оксана вышла покурить на балкон и наблюдала за Топором, который промчался внизу, смешно подпрыгивая. Я ему подсказал, где находится телефон-автомат. По легенде, у него сел мобильник, но он — обязательный и примерный семьянин — обязан позвонить любым способом.

— Давно ты с ним? — зачем-то спросил я. Оксана затянулась смачно, выпустила дым мне в лицо и улыбнулась очень широко. Ее искусственные передние зубы безмолвно кричали на меня, но я не мог разобрать слов. Она полезла целоваться. Ее рука хозяйничала в ширинке моих джинсов. Мне вдруг снова стало хорошо, и я полюбил всех окружающих.

Топор вернулся через час, видать заплутал. За это время, я попытался совокупиться в ванной с Оксаной, не особо удачно. Петухов обиделся на мои замечания по поводу вонючих ног, он сидел обутый на полу в прихожей и бубнил под нос. Зомбик зло вызывал такси. Я с Оксаной танцевал, елозя носками по сбившемуся паласу.

— Шы из донт нэтурэл дент! — кричал я излишне весело вернувшемуся, как раз наоборот, очень расстроенному Топору. Мне казалось это очень смешным, и почему-то я был уверен, что Оксана не знает английского. Тем более, я так оригинально завуалировал все.

Оксана уехала с Зомбиком и Петуховым. Обиделись все. Топор посрался с женой по телефону-автомату и попросился заночевать. Какие вопросы, брат!

— Та и пошли они все, гниды, пусть выкусят! Нас с тобой никто, слышь... Никто нас.. Да всех в жопу... — подбадривал я.

Топор сидел в кресле, уставившись в точку, меня не слушал. Молчал в печали. В глазах дрожали невзгоды. Я открыл дверь балкона настежь, пытаясь выветрить Лёху и многослойный пельменный дух. У меня открылся третий (он же пьяный) глаз. Захотелось чистоты и порядка. Захотелось что-то делать! И я ушел мыть посуду...

К этому времени жидкость от пельменей остыла в кастрюле, даже застыла мерзким клейстером. Я энергично схватился за ручки — клейстер всколыхнулся и ударил в нос пельменным адовым исчадием. Едва успев швырнуть в раковину кастрюлю, я рванул к туалету — рвотный рефлекс сработал стремительно. Двух шагов хватило, чтобы рвотные массы наполнили полость рта, но двери оказались закрыты — там был Топор! Схватив рот руками, чтобы удержать взрыв, я направился к балкону — и будь что будет... Одной рукой, отодвигая штору, средним пальцем я зарядил в торец открытой двери, и она захлопнулась перед носом. Все...

Мощный поток субстанции из кислоты, ошметков теста и фарша летел везде — на шторы, на застекленную дверь балкона, на палас, на стену, на подоконник и батареи под окном. Я расслабился и отдался стихии. Стало легко и похуй на все очень. Но тут же вернулся пьяный глаз, он заставил все убирать... С тазом и слизкой тряпкой я бегал от ванной к месту происшествия и обратно, действовал на автомате. Топор, зажав нос и все так же грустя, наблюдал с дивана.

Утилизация подходила к завершению, я насухо вытирал пол под батареей, пытался выудить тесто из щелей под плинтусом. Процесс так меня поглотил, что я глубоко задумался о разных мирских делах, и даже о смысле жизни.

— Да оставь ты, муравьи все растащат, — вырвал меня к действительности голос Топора. Мы посмотрели друг на друга. Слезы задрожали в наших глазах.

Смеркалось...