Редин :: Синий роман. Глава 5. Первая любовь

2009-08-06 15:01:45

АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА – самая известная и крупная библиотека Древнего мира - была основана при Александрийском мусейоне в начале III века до нашей эры, при Птолемеях. Древние ученые насчитывали в ней от 100 тысяч до 700 тысяч томов-свитков.
Возглавляли библиотеку крупнейшие ученые своего времени – Эратосфен, Зенодот, Аристарх Самосский, Каллимах, являвшиеся также, как правило, воспитателями наследников престола. В ней занимались выдающиеся философы, ученые и поэты. Среди них - Аполлоний Родосский, Евклид, Архимед, Плотин.
Часть Александрийской библиотеки погибла во время пожара в 47 году до нашей эры во время войны, однако позднее библиотека была восстановлена и пополнена за счет Пергамской библиотеки.
В 391 году нашей эры при императоре Феодосии I часть библиотеки, находившаяся в храме Сераписа, была уничтожена христианами-фанатиками; последние остатки ее погибли при господстве арабов в VII-VIII веках.
URL: http://lenta.ru/culture/2002/02/07/biblioteka/

Не успел я вскрыть пакет с кошачьей едой, в дверь настойчиво постучали – я не люблю звонки.
- Редин, что ты знаешь о синероссах? - с порога вместо «здрасте» выпалил запыхавшийся, как паровоз, Костик.
- Ты что, начал по утрам бегать? - ответил я, пропуская его в комнату.
- Ты не ответил.
- Ты тоже.
Минут пять мы препирались, после чего забрались в интернет и под чай со свежими вчерашними пирожками задали ему вопрос, первоначально адресованный мне. Тот попыхтел, перебирая лапками в мозгу всемирную паутину, и послал нас, словно на святую гору «Хуй», в одно из семи чудес света – знаменитую Александрийскую библиотеку. Вместо того чтобы там же – в интернете – выяснить, где находится эта святая гора, нетерпеливый Константин потребовал:
- Звони Кате.
- Зачем? - если бы я не знал, что он служил в спецназе, то пинком под зад отпустил бы ему грехи и выгнал к чертям собачьим.
- Ну, она же у тебя в Египте.
- Ну, - согласился я, - и что?
- Александрия тоже там, - блеснул познаниями в области географии он.
Пререкаться – бесполезная трата времени. Отмазки не катят. Я набираю пятнадцать цифр номера телефона Кати и прошу её зайти в Александрийскую библиотеку:
- Ты понимаешь, нашему Костику, как снег на голову, вдруг понадобилась информация о каких-то синих россах, - дышал я в трубку, а сам думал о том, что уже больше месяца не был с женщиной. Верность вредна для здоровья.
- Редин. Милый, - как можно мягче начала Катя, - твою библиотеку спалили.
- Давно?
- Давно. Где-то году в 48, - она немного подумала – стоит ли меня расстраивать? – а потом, сказав: - до нашей эры, - убила.
- И кто этот изверг? - по инерции поинтересовался мой труп.
- Гай Юлий Цезарь…
- А…
- А что не спалил он, довершили местные придурки.
Так я узнал, что Константин Трав принадлежит к несуществующей нации синероссов. Я включил радио. Там терзал свои связки некто Лебединский.
Профессор умирал. Жил он, вернее, пил (что в лоб, что по лбу) на небольшом, но довольно уютном островке. От людских глаз подальше.
Водка кончилась. Началось похмелье. Лодки у него не было (привозил и забирал его лодочник). Страдать без горькой профессор должен был ещё два с половиной дня. Именно через столько, учитывая предварительную договорённость, обещался приплыть к нему лодочник. Лодка – водка. Медленная мебель молчала.
Мело мелом мелодию мелодрамы: «Я люблю тебя, лодочник!», - запел профессор, увидев приближающуюся лодку.
«Странный он тип – этот профессор Лебединский», - сказал, расстроенный непредвиденным пожаром в Александрии, Константин, сожрал все мои пирожки и, не попрощавшись, вышел из дома.
Я допил свой кофе, закурил и подошёл к окну. Что такое? Опять? Проклятый символ мира! Сколько можно срать? Кыш. Я кому сказал? Кыш!
- Кого ты там терроризируешь? - от неожиданности я выронил свою старость. Вздрогнул. Обернулся. Передо мной стоял Костик. В руках он держал двухлитровую банку с самогоном, - Это не самогон. Это настоящая чеченская чача! - последнее слово он произнёс с кавказским акцентом.
- Ты меня так заикой сделаешь, - я знал о его способности читать мои мысли и поэтому акценту его не удивился.
Кухня, если не считать аритмичного протеста капающего на мозги крана, молчала. Да закрути ты его! На столе одиноко скучает большая спелая дыня – подарок из Джамбула. Выбрался из своего жилища сонный таракан. Затуманенным глазом с грустью посмотрел на дыню – предел его гастрономических потребностей и, осознавая тщетность своих желаний, вернулся в свои апартаменты. На прощание он помахал нам усами. Наверное, благодарил за то, что не убили.
В негромком кухонном кафеле болотного цвета живет образ старого Леонардо: на трезвый глаз – прожилки и больше ничего. Но стоит только накатить…
- Как по-твоему, на что похожа первая любовь? - я набрал в лёгкие воздуху, но ответить не успел. Он встал, закрутил кран, сел на место, прикурил, сладко затянулся, задумчиво выпустил дым и, не дожидаясь ответа, сказал: - смотри. Видишь? Да Винчи, - на кафеле явственно проступил орлиный профиль ученого.
- Да. Да Винчи. Точно, - употребляемая между строк чача с профессиональной лёгкостью экскурсовода Третьяковской галереи объяснила, где именно надо искать абрис графического автопортрета великого художника.
Слово, словно слоёная слогами слюда. Его вставляют в глаза и смотрят на мир в розовом цвете. Камешек жёлтый, камешек зелёный. Из какой бутылки принесло этого нелепого джина – мастера трансформаций и перевоплощений – красивого одноногого юношу и откуда взялась сама бутылка, я не знал, но я точно знал, что он приручил своего демона (о чём свидетельствовало отсутствие одной ноги), и мне хорошо было известно, что…
…в двух шагах от пляжа прибрежный лес нехотя позволял прятаться наглой, но пугливой сойке в шепоте своей листвы. Неспелый приморский ветер оставил едва различимый – словно вилами по воде – след в моей душе и навсегда поселился в твоих карих глазах. Горизонт – я его не видел, но отчётливо слышал – навалился нарисованной темнотой на картонную действительность, и в руки твои попросилась ночь. Цикады и звёзды то и дело подтрунивали друг над другом.
- Почему ты её застёгиваешь? - моя клетчатая, всех цветов радуги рубашка постоянно расстёгивалась у неё на груди.
- Не знаю, - я действительно не знал, зачем я это делаю.
- Лена.
- Что?
- Лена.
- Ну что?
- Мне просто нравится произносить твоё имя.
Загудел, отходящий от причала, последний прогулочный катер. Маленький, почти бумажный кораблик. На нём навсегда уходили в море к звёздам чьи-то радости и печали, страхи и надежды, желания и разочарования – всё то, что, наполняя существование дыханием жизни, мешает жить. Со мной осталась лишь истина. Но я, словно во сне, никак не мог разглядеть её лица. Какая она?

- Значит так. Берёшь большую спелую дыню. Разрезаешь её пополам. Затем наливаешь себе стакан водки, - его передёрнуло. В этот момент он познал истину – до него дошло истинное значение слова «вздрогнем», - выпиваешь его и погружаешь своё лицо в дыню. Прямо в середину.
- И что?
- Ну, ты же хотел знать, на что похожа первая любовь?
- Нет, - не согласился со мной Костя, - я вчера влюбился, но мне совершенно не хочется дыни, - он взял стакан и, сказав: - а вот выпью я с удовольствием, - выпил.