Редин :: Стрекоза

2010-04-05 10:45:15

Ну, что за назойливая? Художник грыз карандаш и наблюдал за летающей над его мыслями стрекозой. Украдкой. Самым краем глаза. Ему не хотелось, чтобы та заметила, что он обратил на нее внимание.

Позвонил Алику и попросил принести мне книжку Чехова. Через полчаса он появился со стихами Вознесенского и портвейном. О каких стихах может идти речь, когда в пределах потребляемой видимости появляется портвейн? Открывая первую бутылку, Алик сообщил:
- Я уже неделю не пью, - после чего поинтересовался: - думаешь, пора развязывать?
- Хозяин – барин, - заметил я.
- Отличный тост, - сказал Алик, выпил, выкурил сигарету, педантично затушил её в пепельнице и, извинившись, отъехал.
Магазин через дорогу от неудавшейся пьянки. Иду. Курю. В голове маячит, но никак не сформируется фраза. В такт шагам. Что-то из Пушкина. Или Чайковского. Кое-как докурил до пешеходной зебры. С цитатой так и не определился.
На тротуаре топчется старушка. То ли в туалет хочет, то ли машин боится. На кисти её руки вытатуирована стрекоза. Портачка плохая. Такие били друг другу в подворотнях Ливадии пьяные подростки.
- Мать, помощь нужна?
- Ой! Сынок! - она беспомощно всплеснула руками. - Помоги бабке перейти на ту сторону.
- Ну, тогда держись.
И я подставил ей свой локоть. На той стороне её дороги и моих желаний она поинтересовалась:
- Чем отблагодарить тебя?
- Не понял! - не понял я.
- Ну, что ты больше всего хочешь? - терпеливо так. Точно с ребёнком несмышлёным. И, на всякий случай, уточнила: - сейчас.
- Сейчас? Водки. - Заебал ваш портвейн поганый.
- Тоже мне, - хмыкнула она, - желание века. Вот же он – магазин-то. Давай ещё раз. Но только хорошееееееенько подумай.
«Хуле тут думать? Хочу бабу. Но такую, чтобы ах! И чтобы ах этот был во всех отношениях», - подумал я, а ей ответил:
- Не. Спасибо, мать. Ничего не надо. А если что и потребуется, то ты права: магазин рядом.
- Ну, будь по-твоему, сокол, - сказала старушка и бодро зашаркала прочь.
- Да какой нах сокол? Дятел. Самый натуральный дятел.
Я сплюнул на асфальт и потянул на себя дверь винной лавки.

Луна бесцеремонно навязывает свое одиночество. Постоянно произносит какую-то шедевральную магическую хрень и норовит заглянуть в бутылку. Всякий раз бутылка оказывается пустой. От обиды плачет. Не судьба. Кто не успел, тот опоздал. Синяя стрекоза оторвалась от морщинистой руки и зависла над холстом. На недописанной картине лунная дорожка мерещится. Плыву к Луне. Купаюсь в ней. На берегу, кошки отпускают на волю своих синиц невостребованных и опускают мокрые носы в молочай. Могильщики-абстракционисты цвета Майлза Дэвиса пытаются копать в каменистой крымской земле колыбельную. Мне. Гитарами. Обрывают струны и ненавидят тихо. Сморкаются отборными словами матерыми и через раз плюются взаимной вежливостью. Богема! Мать её растак. Интересно, каков запах и цвет у ненависти? «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца!». Всё-таки Пушкин. Александр Сергеевич.
Проснулся от того, что кто-то теребил меня за плечико хиленькое. Мысли настойчиво источали запах перегара.
- Что ты имел ввиду под очередным шедевральным произнесением заплаканной Луной какой-то магической хрени?
- Да хрен его знает. Не смотря на то, что магическая, все-таки она хрень, - я оглядел лицо женщины. - А ты кто?
- Света.
Ее взгляд застенчиво прижимался к волосам на моей ноге.
- Здравствуй, Света.
- Привет.
- А где я?
- У меня. Ты как?
- Китайский пчеловод, терзаемый похмельными угрызениями совести, по сравнению со мной, невинный ребёнок.
- Мне не понятно.
- Втисну, пожалуй, эту фразу в свою стрекозу. Интересно, о чём думали англичане, обзывая стрекозу dragonfly?
- Почему обязательно англичане?
Я бесплатно пропустил мимо ушей ее вполне резонное замечание и продолжил:
- мудрость восточного дракона или его европейскую непривлекательность?
- А, действительно, почему?
- Не знаю, - вообще-то, я врал, но зачем ей забивать свою прелестную бестолковку такими глобальными мелочами. Чего доброго, кошмары по ночам начнут преследовать. - Сколько сейчас?
Света встала с постели и вышла из комнаты. Ничего не скажешь, стройная. С красивой татуировкой на пояснице. Что-то на тему арабо-израильского конфликта. Вернулась почти сразу.
- Половина четвертого, - сказала она.
- Похоже, мы попали в безвременье, - вслух размышлял я на тему отсутствия в комнате часов. - Я не знаю, как ты, а вот мне не известно не только какой сейчас день недели, но и число тоже, - и, чтобы она не считала меня совсем пропащим пьяницей, уверенно добавил: - месяц мне известен. Май.
- Июнь, - она попыталась спрятать улыбку.
- То есть, - испугался я.
- Уже три с половиной часа, как наступило первое июня.
- Прямо на глотку, - задумчиво продолжил я законченную ее фразу и: - кстати, о глотке. Глоток чего-нибудь горячительного (желательно из холодильника) сделал бы меня обязанным тебе на всю оставшуюся жизнь.
- У меня есть бутылка шампанского, - она словно извинялась, зная, что напиток этот я не люблю.
Но дареному шампанскому в зубы не смотрят, и я заметно оживился:
- Тащи.
Мы пили вино. Болтали. Смеялись. Ходили по магазинам нашей блять жизни. Опять пили, болтали и смеялись. Мы старели.

...стрекоза пыталась обратить на себя внимание молодого Леонардо. Тщетно.