Редин :: Сотки сутки буквами

2010-05-15 13:15:05

С третьим ударом ночи в домофон позвонили. Кто-то из друзей её. Сколько же их? Такое впечатление, что они не кончатся. Никогда.
Пить не хочется. Выгонять неудобно. Проходите, гости дорогие. Чтоб вы сдохли как можно позже, и реинкарнировали в какого-нибудь бога средней руки. Убогого.
Угомонились только под утро. Хочется спать, но в глазах спички. Тихо. Только взгляд чуть слышно скрипит по строчкам. Полынью пахнет.
Не вижу, но знаю: сейчас она, словно неуверенный в себе грабитель, подойдет ко мне со спины и...
Подходит. Целует в щеку.
- Как тебе Руслан?
- Ниче так. Пока не начинает высказывать свого однобокого мнения. Но блять, он же его постоянно высказывает.
- Не матерись.
- Ваще-то, я читать пытаюсь.
- Что читаешь?
Закрываю книгу. Показываю ей. Книжка без обложки. Начинается с тринадцатой страницы.
- А хоть о чём? - вздыхает она.
- Как всегда. Ни о чём.
- …или о любви?
- Может, и о любви. Не велика разница.
- Ничего себе, не велика! Я говорю: любовь; а ты: ничто.
- Всё зависит от угла взгляда на проблему. Если таковая, вообще, имеется.
- Кофе будешь? Варила, как ты любишь – на живом огне с полынь-травой.
- Нет.
- Сотки сутки, - обиделась она.
- Не понял.
- Сотки мне сутки. Буквами.
- Ага. Щас я всё брошу и буду делать тебе свистульку. Дура.

Как не изгаляйся, а воздух не выебать. Им можно только дышать. Не надышаться. Особенно по утру. Когда твоего нелепого шага ещё не слышит роса. Спит. Сон росы о морских ракушках растущих на голых ветках платана, тревожен и краток. Что с неё взять? Пьянь – она и в китайской сказке беспробудная. Или прохладная капля на молодом побеге бамбука. В ней, смахнув слезу непрошенную, какой-то уже немолодой немой ирод рода человеческого пытается утопить свою любимую собачонку. Мучается. Уж который год подряд. Похоже, плачет он от обиды. Ну что за блядство? Не тонет сука. Хоть вой.
Ты разделась – стройна и спокойна, точно бронза. Вошла в воду. Самоубийство не состоялось. Через час покинула волну речную и, пройдя по террасе, подошла к столу. Большой. Дубовый. На нём бабочки разноцветно ебутся. Присела на край. Налила в бокал какого-то красного сока, пригубила, закурила лениво и, глядя на неторопливую возню насекомых, с наслаждением поставила к стенке мою надежду. Наивная. Умерь свой пыл. Её уже давно нет. Ни стены, ни надежды. Осталась только корявая надпись: «Я проверил музу реки». И та лишь в бутылке шмурдяка неизвестного поэта-пропойцы. А белокурые молодые дамы из расстрельной команды сжимают в руках автоматы, дырявят шпильками туфелек бесполезный грунт под стройными своими ногами и, нервно хихикая, никак не возьмут в толк, что они тут делают? Бесполезно смеяться. Плакать глупо.

Я сжег предстоящее лето. Мой внутренний водопад пересох. Ничего не попишешь. Не каждому даётся влага дней. Остается только петь. Сухо и нестройно.
Ближе к закату день чечевичный попытался найти смысл жизни. Отчаялся, да и повесился на фонарных столбах пыльного крымско-татарского городка без имени. Один на всех сразу. Теперь болтается на них, что твоя ночь жидкая, нелепая, но многообещающая. Свисает, раскачиваясь, подобно безнадежно-трезвому корсару-неудачнику на новенькой рее флегматичного флагмана флота её величества. Задорно и легкомысленно. Да хуле поддаваться беззубому ветру? Всегда найдётся тот, кто захочет плюнуть тебе в душу, и – вуаля – водопад твой снова многолик и труднодоступен.

Отхлебнул кофе. Обжегся. Она так и не научилась его готовить.