Запойное чтиво

Редин :: Снежный барс

2010-05-27 13:31:34

В этой лавке можно купить всё. От блестящих игрушечных презервативов до заскорузлой ревности. В ней даже шьют молодое терпкое вино на дорогой подкладке. С ветром вместо этикетки. На заказ. Были бы деньги. Там есть всё. Кроме первого февральского снега.
- Не сезон, - сказал мне одноглазый продавец без видимых признаков восторга.
Признаков возраста на нём не наблюдалось также.
- А сигареты есть? - поинтересовался я.
- Какие угодно, - то ли спросил, то ли возгордился тот.
Уходить из лавки не хотелось. Я купил пачку облегчённого Житана, вышел под солнце, примостил свой сухощавый зад на горячий парапет, закурил, посмотрел на море и забыл к нему дорогу.
В километре от берега блики солнца особенно ярки, и нет дерьма. Почти. И людей тоже почти нет. По крайней мере, на поверхности. Это хорошо.
Я плыл на чемодане, а на мне – Длинный. Длинный был тяжёлым, как тонна, и я вместе с чемоданом периодически погружался под воду. В плетёной плотности воды плавали забавные морские огурцы и торсы загорелых мужчин в плавках. Один из торсов обладал неимоверно огромными яйцами. На это дело не без заинтересованности взирали из-за занавесок своих окон любопытные, обутые в валенки прохожие. Подошёл Денис и со всего своего юношеского максимализма зарядил торсу по яйцам. Яйца скорчили обиженную добродетель и взвыли белугой. Печальную песню белуги мне слышать не довелось. Торс не шелохнулся, но, кроме загара, обрёл ещё и голову. Голова была бритой до самого мозга, и я с некоторой анатомической опаской дал ей подзатыльника.
Тут необходимо лирическое отступление:
- Ты чего рожи корчишь? - спросила меня голова.
- Кто? Я? - я заглянул в зеркальце, по случаю спижженое у леди Ди.
А ведь действительно. Корчу. Если не рожи, то всепрощение – точно. Иисус итиомать.
- Чем это пахнет? - поинтересовался торс с яйцами.
- Временем. Тут нестерпимо смердит временем.
- А как тебе моя новая песня?
- Никак.
- Гавном пробьём себе дорогу в андеграунд, - утешил он себя.
- Чего её пробивать-то, когда мы и так там, как в заднице. Бляди! Разобрали все любимые песни на цитаты. Что открыть ни попытаюсь, болт с шурупом-саморезом тебе, золотая рыбка, а не песенку.
- Может, это оттого, что сегодня пятница 13?
- А мне пох. Я не всуеверный.
- Я тоже, но Джейсоны все-таки есть!
- Есть-то они есть, но не про мою честь. Пойду съем кого-нибудь.
- Давай.
- И что, тебя совсем не интересует, кого именно я буду кушать?
- Видишь ли, всё дело в том, что я либерал-демократ проповедующий буддизм.
- А если тебя?
- Тогда мои политические убеждения неизбежно изменятся в сторону вялотекущего национал-большевизма. Мы мирные люди, но без пива не дадимся.
Лето 1917 года. Через несколько месяцев Питер станет колыбелью революции. Приплюснутая коксом матросня хором поёт горького ангела из зоопарка Майка. Молодые ветреные кокетки мечтают стать кокотками. Но на всех не хватает.
По тротуару вдоль вереницы пыльных домов идёт Графиня. Под ажурным белым зонтиком. От жары не спасает, но вселяет некоторую уверенность. Она одна знает о несовершенстве пирамиды Хеопса, потому что форма той испорчена отсутствием содержания. Вернее, лишь частичным присутствием такового. Пирамида заполнена только на две трети. Куда подевалась ещё одна треть, не знает никто.
…кроме жемчуга. Он собран на коралловых коранах Карибского моря и подарен Графине тайным поклонником. Как она не силилась, вспомнить его лица не могла. ...вот, кстати, одна из метод найти себя (хотя, на самом деле, наоборот) – выковыривать из памяти чудесные стальные вещицы и смотреть на солнечные блики отражаемые ими. Извини, но не об этом ли свидетельствует твоя забывчивость?
Помимо нитки жемчуга на шее Графини болталась старая, но исправно работающая "Лейка".
- Привет, - разбудила она меня.
- Привет.
- Ты что!? На самом солнцепёке.
- Сморило. А ты?
- Вышла на охоту за пеклом.
Я не стал спрашивать, каким образом можно охотится за пеклом. Всё равно эти папарацци не от мира сего. Вместо этого прозвучал более практичный вопрос:
- Сигарету хочешь?
- Курить не курю, а вот рюмашку хряпну.
- Это в такую жару-то? - я достал из заднего кармана плоскую фляжку с коньяком и протянул ей.
- Жара – не мороз, - возразила Графиня, принимая ёмкость, - напейся хоть в усмерть, всё равно не замёрзнешь.
- А это что за раритет?
- Дурак. Это Лейка.
- А как же Кодак, Никон, Минолты там всякие?
- Это для лохов продвинутых, - дама вытянула из-под зонта руку, проверила на ощупь отсутствие дождя, поморщилась и продолжила: - я снимаю только Лейкой.
- Сними меня.
- Как?
- Как-как. Раком.
- Становись.
- Ты это серьёзно?
Я огляделся. Никого. Даже окна не смотрят. Жара. Снял штаны и нагнулся. Щёлк. Кадр века готов. Осталось проявить, напечатать, отсканировать и повесить на каком-нибудь гламурном сайте.
- А ты чего сидишь тут, неприкаянный? - без участи спросила Графиня.
- Жду, когда снег пойдёт, - ответил я: - первый. Февральский.
- Пойдём, - оживилась она.
- Куда?
- Пойдём-пойдём.
Лень. Но почему-то так и не научился отказывать дамам. Тем более, красивым. Я встал с охлаждённого своим телом парапета и последовал за ней.
Снега в старом колодце домов, конечно, не было. В нём вообще не было ничего. Кроме стен. Над одной из них измывалось солнце.
- Смотри, - Графиня кивком головы указала куда-то на север.
Там одна из многочисленных кирпичных преград между жизнью и свободой. На стене синей, как снег, краской красовалось:

Сначала Снежана снежинки в путь снарядила.
Снежок слепила. Слепила луна.
Она отошла от окна.
Над белым февралём пролетел барс снежный с нежным когтем и уснул.
На стене улеглась его тень. Упруго.