-Xirurg- :: Воскурка хуёв или.

2010-07-14 16:15:23

Курите свой хуй, пожалуйста, с волосами.

Я не долблюсь, не ставлюсь, не вдуваюсь.
Курю самоизвлечение, иначе называемое хуём с волосами кудрявыми.
«Хуй свой будешь курить с волосами»
А то мода пошла спрашивать: «Под чем там она постоянно?». Под собой, блядь! Неужели не видно? Всё к этому и шло. Топало, спотыкалось, переходило на полубег и полустук и полупочерк и потом пришло.

Процесс приготовления ингредиентов для воскурки хуёв:
Берём полкило переживаемого и раскладываем длинной дорожкой перед изумлённым взором, напевая под нос: «сахарок, сахарок…».
Р-р-р-р-аз! И оно уже вылилось и расплескалось.
Поздно.
Остальное в виде эмоции, настроения и улыбки – по вкусу.
После перечитать и усомниться. Обязательно.
Плюнуть.
Вернуться в себя и разойтись по местам.

Далее идёт послесловие и послемножие. Вот здесь уже есть, где разгуляться простору созерцания. Подсекаю мелочи. Делаю им подножки, и они падают под ноги. Их можно поднять тогда и внимательно изучить со всех сторон. В мелочах содержится масса.
Вам! Вам! Вам!

Очередная грубость (читай: глупость) – это не подвиг, а вопрос: «Надо ли? Выдержит?».
Внимательно вчитываемся в ответ. Даже если вместо него пустота – это тоже ответ. Ответ ни на что из ничего. Вам!

Исступленно пою о любви и несправедливости. Комкаю переживания.
Одинокая ночная флейта завораживающе скандалит.
Весомость.
Под сенью восторженных взглядов проще всего озаряться улыбкой. Когда нет места улыбке, остаётся «неуд». Как в школе. Говорит презрительно: «Я ставлю тебе неуд». И даже если ты ожидаешь «уд», всё равно поставит. Страшно бывает от этого.

Далее открываем пакет с овощами и опускаемся перед ними на колени. Спасибо, Господи!
Спасибо за здоровье, детей и зрение.
Жалею сирот и плачу.

Чуть ранее, когда холод. Чуть позднее, когда неровной походкой. Возвращение.
Что ты здесь? Забыл что-либо?
Гладкая-гладкая явь. Восхождение.
И вообще. Выйдите из класса, пожалуйста.

Садимся на свои места. Садимся всю жизнь во всех смыслах. Каждому своё место. Откуда это? Эта грязь льющаяся?

Можно сесть на своё место, а бывает, что тебя на него ставят. Ставят на своё место. Говорят: «Знай своё место». И ты садишься на свой стул, зная отныне своё место. Это не стул, кстати. Чаще это молчание. Даже во время длинной очереди к Господу за пирогами искуплений можно толкаться локтями и поплёвывать сквозь зубы, перекидывая цигарку меж редких зубов.

Бежит по коридору сирота, бредит детскими страхами.
Найденные отклики сердцами кровяными по зеркалу растекались. По зеркалу в отражениях умозаключений. Барельефом вырисовывались. Строгим узором лепнины выпячивались. Осыпались пылью столетий. Осадками исплаканы.

За той оградой разбросаны игрушки. Растёт вокруг черника и нельзя её есть.
Очевидность. Переливы звуков. Восставшее «я». И посланные messages’ы.

мне не найти истинного проявления... такой мыслью полнясь, неизбежно
осознаЮ, что я есть...

В общем-то, на этом всё. Хватит подобного и неудобного. Хватит откровений и лжепризнаний. Обсуждений и вопросов с ответами. Достаточно в полной мере. Возьмём паузу и отбежим на некоторое расстояние. Сказанное. Тире. Не нужное.

Зачем?
Все три (или 333) попытки диалога оказались неуспешными. Обречёнными.
Курите х.

И не надо потом удивляться и недоумённо пожимать плечами, хмуря лоб. Не надо. Ещё вернёмся в свои дома, чтобы смотреть поздним вечером в окно. Наивно верить в прекрасное. Опорожнять чашки с чаем.

Ревёт интернационал. Такой же как всегда. Единение, блядь, родственных душ и глобальное нежелание понимать хоть что-либо. Это же наш последний бой. Последний только потому, что единственный. Единственный сука повод сказать хотя бы одно единственное слово. Прокричать его как Марат и Робеспьер сотрясали пространства площадей. Взмахнуть рукой в усилии предсмертном и сказать: «Да пошли вы все нахуй!». И на просторе целины своего разума ощутить как оно всё-таки прекрасно по причине своей девственной чистоты. Незачем. Сохрани девственность восприятия. Не дай прикоснуться. Будь недотрогой. Будь лицезреющим. Сплачивай сподвижников и разучивай гимны столетия. Смотри в телевизор и объедайся манной кашей, сливаемой в глотку тебе. Потребляй, блядь! Унифицируй ненаказуемое совершенство, постигай текст яви твоей предсказуемой на два десятилетия вперёд.

А кричать? К чему тебе это? Не напрягайся. Не усердствуй. Кто слышать-то будет? Приятнее ведь блекотание овечье под тёплым одеялом.

Не нервничай. Смотри в сторону. Там в стороне всё как всегда и всё как у всех. Разве не это нужно? Нет! Тогда трижды нахуй. И трижды вон. А после попробуй вспомнить, кого ты любишь по-настоящему. Пересчитай по пальцам правой руки.

Что ты смотришь?
Завтра мне скажешь, что я была не права. Завтра отредактируешь переживания. Завтра будем вспоминать совместное прошлое и слушать звуки космоса. А послезавтра можно будет опять не понимать, зачем всё это было сделано. И можно будет сказать себе: «а пох… я всё равно как всегда была совсем неискренней». Почти что правильной. Почти что была. Почти состоялась.
И никогда не задумывайся о растроении (3) сознания. Возникай в зеркалах и отражайся в глазах противостоящих. Слушай пение ветра. Выбегай на крышу, чтобы с опаской выглянуть за край и вернуться в тепло объятий семейного очага. Или ничего не делай. Никакой разницы.

Шипение старой граммофонной пластинки. В тот раз, когда была сдёрнута игла. Процарапано и перечёркнуто.

Завтра наступает обязательно и спасибо ему.
Послезавтра уже наступило.
Это не для того всё было, чтоб найти согласие и порицание, откровение и усмешку. Это было преодоление ступенек. Можно водрузить теперь жопу на перила и залихватски соскользнуть вниз на три пролёта. Можно вычеркнуть полгода, а то и год. Купить новый.

Что ж вы плюёте-то? Берегите влагу в организме.
Не для того, чтоб.

Мы так молоды до сих пор. Улыбаемся почти так же.

я знать не знала и не знаю до сих пор
где явь где сон и где лежит топор
отброшенный куда-то впопыхах
когда раскольников в старушечьих глазах
увидел страх